на главную
главная » книги
Рекшан В. Кайф полный
  Part One (8) предыдущая к содержанию следующая


На стадионе отнеслись к моему гепатиту как к уловке волосатика и сказали:

– Волк всегда смотрит в лес.

В Университете же, пропустившего по болезни сессию и представившего справку, отпустили с богом в академический отпуск.

Судьба искушала волей, а воля – это слишком высокий и отчаянный кайф. Привыкший к дефициту времени, я не решился искушать молодую свою жизнь, хотя и мог обоснованно посвятить целых двенадцать месяцев диетическому питанию, прописанному докторами. Николай хвастался все время – работаю, мол, ночами в метро тоннельным рабочим, сплю, иногда лишь чего-нибудь, если очень попросят. Звоню Николаю, спрашиваю:

– Как думаешь, Коля, метрополитен не откажется от трудовых усилий еще одной звезды рок-музыки?

Николай отвечает невразумительно, но, кажется, меня там ждут с нетерпением. Следует проехать до "Балтийской", что-то обойти, открыть какие-то двери, свернуть налево, а после – направо. Еду до "Балтийской" и убеждаюсь – все не так. И обойти не то, и двери не те, и сперва направо, а уж после налево. Но главное совпадает – вакансия тоннельного рабочего второго разряда не занята, и я занимаю ее, пройдя флюорографию и терапевтический осмотр. Сообщив счастливое известие Николаю, слышу опять нечто невразумительное о том, что он, мол, увольняется, и мне это отчасти печально, но печаль поверхностна, поскольку еженощный труд дает еще один шанс прикупить микрофонно-усилительной дребедени. И это меня манит как временное призвание в этом мире борьбы за призвание постоянное.

Вот и первая ночь трудовая на участке "Маяковская" – "Гостиный двор" – "Василеостровская". Нормальная осенняя гнилостная ночь. Несколько сумеречных теток, угреватый дядька и парочка таких же, как я, парубков – пред нами держит на планерке речь симпатичный мужчина в форменном кителе. Помалкиваю, слушаю. Жду, когда объявят отбой. То есть отправят спать в какие-нибудь специальные спальные комнаты.

Но объявляют наоборот. Поднимаемся по эскалатору наверх, мне вручают отбойный молоток, и я всю слякотную ночь долблю асфальт перед "Гостиным", в душе оправдывая человека в форменном кителе – что ж, мы понимаем, должно быть все честно, бывают ведь авралы. Они бывают, убеждаюсь и на следующий день, бродя в катакомбах под эскалатором с холодным шлангом в руках, из которого вылетает тяжелая брызгливая струя воды, и водой этой я вымываю из катакомб дневную грязь. "Да, аврал на аврале", – думается мне все шесть месяцев, в которых не сплю, в которых мотаюсь по тоннелям с молотком и колочу неведомые дырки в тюбингах для неведомой банкетки, катаю бочки – тружусь, одним словом, во славу настоящего призвания, сочиняя вслух среди подземного эха: "Грязь – осенняя пора-а, что ни делаешь – все зря-а. И мешает мне увлечься бесконечность – бесконечна-а!" – а эхо только бу-бу-бу в ответ.

Во славу настоящего призвания САНКТ-ПЕТЕРБУРГ отчаянно гастролирует по бесконечным подмосткам, шаг за шагом приближаясь к звучанию полупрофессиональному и отдаляясь от непрофессионального, в том смысле, что микрофонно-усилительной дребедени накупаем мы все больше, а с мастеровой ловкостью Вити Ковалева организуем ее хаос в стоящий рок-н-ролльный реквизит. Но это – бесконечное восхождение по склону без вершины.

Однажды в полдень той же слякотной осенью на проспект Металлистов почти врывается соученик по истфаку.

– Запри дверь, – говорит, и я замечаю, как он возбужден.

– Да что запирать? Заперто.

– Нет, проверь, заперты ли двери.

Он достает из сумки сверток, разворачивает. Вздрагиваю и иду проверять, заперты ли двери.

Возвращаюсь и спрашиваю с дрожью в голосе:

– Что это? – Глупый вопрос, поскольку понятно, что это.

– Глупый вопрос. И так понятно. Ты понимаешь, на что я пошел?

– Нет, – отвечаю я. – На что ты пошел? Только не ври.

Он не врет, а так вот разом в лоб. И еще он говорит, что всегда стремился как-то быть в искусстве, но покамест он может только так быть в искусстве, то есть он дарит это мне, нашему ПЕТЕРБУРГУ, потому что наш ПЕТЕРБУРГ – это и его ПЕТЕРБУРГ, а САНКТ-ПЕТЕРБУРГ – это в кайф.

– Я не понял. Я могу это просто так взять?

– Да. Я пошел на воровство.

– Нет... Да... То есть нет!.. То есть, конечно, да!

Мой сокурсник срезал на телевидении, где подрабатывал грузчиком, микрофон. Такие я видел только в программе "Время". Микрофон сработали умельцы Австрии и ФРГ, и ему цены нет. Цена-то есть – по Уголовному кодексу. Но ведь есть же и призвание. С такими друзьями, думается мне, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ доберется и до профессионального звучания. Доберется, даже если у этого склона и нет вершин.

И вот мы карабкаемся по ней в связке и без страховки, и в связке нашей появляется свежеиспеченный выпускник средней школы Никитка Зайцев. Не помню, кто привел безусого, соломенно-кудрявого, пухлогубого Никитку, но он так лихо въехал со своей скрипкой-альтом в наши с Николаем композиции, что даже я, теперь уже строгий консерватор стиля и имиджа, не смог отказать. И теперь нас пятеро в связке над пропастью, и кайф наш еще круче – так говорят болельщики, и, дай им волю, они бы нарезали нам авоську микрофонов.

А авантюристы все устраивали авантюры во славу призвания САНКТ-ПЕТЕРБУРГА и своих бездонных карманов.

Очень взрослый и малословный тенорок по фамилии Карпович вписывает САНКТ-ПЕТЕРБУРГ отконцертировать несколько вечеров в слякотном Ораниенбауме, в спортивном манеже, который на несколько вечеров станет танцевально-концертной территорией. Нас даже законно оформляют на незаконные ставки, и в манеже мы законно-незаконно отыгрываем, сколько положено и как просят. А просят не очень-то того. Но без Лемеховых имидж САНКТ-ПЕТЕРБУРГА и так уж не очень-то того. Это как в трикотаже, когда 50 % шерсти, но и 50 % синтетики. Шерсть престижнее, а синтетика практичнее.

На мне новая рубаха консервативного покроя и брюки в серую полоску. Я как бы устал от успеха, но иногда еще могу раз-другой дрыгануть ножкой, а Никитка – наоборот, молодой бычок, козленок, волчонок, не знаю. Но удачно смотрится. Николай за барабанами строг, зол и алогичен. Мастеровой Витя Ковалев словно в полудреме маячит возле Николая за моей спиной, Никита же за роялем более склонен к демократизму и открытому веселью. Все продумано и все в кайф.

В Ораниенбауме кайфовалыцики довольны, а рок-н-роллыцики смакуют каждое соло Никитки, звукоизвлечение у него действительно изумительное, и смакуют все мои броски из баса в свистящий фальцет. И правильно делают, потому что все продумано. И все в кайф.

Даже бессвязное сочинение "Бангладеш" долгим ухарским "драйвом" покоряет манеж Ораниенбаума:

Кто имеет медный щит,
тот имеет медный лоб,
кто имеет медный лоб,
тот играет в спортлото! –


и тут вонзается скрипичный "риф", а после него:

Бангладеш, Бангладеш!
Мы за Бангладеш!


Покорив манеж положенное количество раз, приезжаем в кассу за заработной платой и убеждаемся зрительно, что законно оформлено на незаконные ставки кроме нас еще человек десять.

Козырной туз у манежных деятелей Карповича опять же на руках. Заявление или чье-то постановление, короче, бумага, гласящая, что вокально-инструментальный ансамбль САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, не имеющий никаких каких-то там прав, устроил в манеже Ораниенбаума трехдневный шабаш, выразившийся в безнравственном хождении на головах, на ушах и еще, кажется, на зубах по сцене с призывами сорвать общегосударственное дело Спортлото.

  предыдущая к содержанию следующая
Hosted by uCoz