Очень уж много событий за один день. Слава богу, все разошлись, и мы наконец-то могли отправиться к своей палатке. Как мы там поместились втроем, точно объяснить не могу, но тяги к комфорту у нас тогда еще не было и мы заснули моментально - свежий воздух и бешеная усталость дали себя знать.

Солнце взошло над поселком Морское со страшным скрежетом, лязганьем и скрипением. Оно ярче и ярче просвечивало сквозь брезент палатки, и жуткий металлический грохот нарастал, наполняя собой все видимое пространство.

Мы смотрели друг на друга и не двигались. Молчали. Вылезать из палатки и смотреть, что же такое происходит на рассвете в этом уютном местечке, как-то не хотелось. Но вот шум стал удаляться в направлении моря, и Олег, как наиболее мужественный из нас, исчез за брезентовым пологом. Мы с Цоем ждали известий минут пять и дождались. Первые известия от Олега были абсолютно непечатные, но они вернули нам силу духа и тела, и мы вылезли на бережок ручья на помощь нашему товарищу.

Олег стоял подбоченясь, молча и злобно глядя вслед удаляющемуся от нас колесному трактору, который ехал прямо по ручью - утренний туалет, что ли совершал. Естественно, он проехал и по нашей заначенной бутылке водки, что спала в ручье и не успела проснуться, как дитя индустриализации размазало ее по дну. К трактору мы быстро привыкли - он ездил на пляж каждое утро - то ли по делам, то ли отдыхать, а вечером возвращался обратно - уставший, загоревший. Он с хрипом проползал мимо палатки и исчезал в диких горах - где-то там у него было логово.

- Та-а-а-ам, та-а-а-ам, в сентябре-е-е... - вдруг запел Цой, - там я остался-а-а...

- Что, так сильно Леонтьева полюбил? - хмуро буркнул Олег. Он все еще страдал по потере бутылки, как будто она была последней в нашей жизни.

- Та-а-ам я остался-а-а-а...

- Ладно, давайте похаваем. - Та-а-а-а-ам...

- Вот, новый поворо-о-от, - подключился я к утренним вокальным упражнениям.

Олег улыбнулся и вдруг заорал диким и ужасно громким голосом:

- Пропасть, или взле-е-ет!!! - И смягчившись, сказал снова. - Ну ладно, давайте похаваем.

- Это заблуждение, - многозначительно произнес Цой.

- Что - заблуждение?

- Что мы сейчас здесь должны хавать.

- ?

- Да, - поддержал я Цоя, - давайте на пляж чего-нибудь возьмем, там и похаваем...

- Сначала мы возьмем баночку, - Цой посмотрел на меня, - трехлитровую.

- Это дело, - согласился я.

По лицу Олега было видно, что компромисс его удовлетворяет.

- Но похавать, все-таки, надо. - Он не сдавался.

- Конечно, надо. Вот возьмем баночку, пойдем на пляж и похаваем.

Олег и я принялись зашнуровывать полог палатки, а Цой молча смотрел на нашу работу, не двигаясь с места. Мы старались закрыть вход в жилище поаккуратней, чтобы не видно было вещей, гитар, консервных банок, медиаторов и прочей мелочи, что выпала из нас во время сна.

- Думаете, ворам это будет не развязать? - поинтересовался Цой.

- Ну, все-таки...

- Ладно, кончайте ерундой заниматься. Жарко уже.

Да, становилось жарко. А когда мы наконец добрались до пляжа, стало просто невыносимо. Чтобы немного улучшить самочувствие, мы отхлебнули из баночки и бросились в долгожданное Черное море. Олег, хоть и обладал могучим телосложением и по весу тянул, примерно, на нас с Цоем вместе взятых, устал плавать минут через сорок. Он вылез из воды и сел на песок рядом со мной - я сломался на тридцати минутах купания. Мы блаженно жмурились, молчали и смотрели, как Цой плещется и кувыркается в темной воде.

- На сколько еще его хватит? - начали мы прикидывать и начали было даже спорить, но тут Цой вылез на берег. Как выяснилось, он прервал развлечение не от усталости, а от скуки.

- Ну, чего вы тут расселись? Пошли вместе поплаваем...

- Отдохни, - сказал я.

- Да, позагорай.

Это предложение Олега было довольно бессмысленным - на наших глазах произошла чудесная метаморфоза. Как только Цой вышел на сушу, он мгновенно покрылся темным ровным загаром такой плотности, какая у обычных людей появляется после пары недель пребывания под палящим солнцем. Мы же с Олегом так легко не отделались и часа через три поняли, что нужно срочно бежать куда-нибудь в тень.

- Пошли, может, похаваем, - неуверенно предложил Олег.

- Да ну, знаешь, только пришли и сразу уходить, - возразил Цой, - рано еще!

- Брось ты, пойдем, костерок разведем, посмотрим, как там палаточка наша...

- А что ей сделается? Пошли купаться!

- Слушай, мне кажется, я сгорел, - сказал я, - пойдем в тень.

- Иди. А мы с Олегом еще искупаемся.

- Я с Рыбой пойду. Полежим в тенечке, похаваем чего-нибудь...

- Пошли, поиграем заодно, - мне не хотелось разрушать компанию.

- Ладно, вы ждите, а я подойду попозже. Начинайте там пока...

- Чего начинайте?

- Ну, там... что хотите, то и начинайте, - Цой улыбнулся, - я подойду.

- Ну, пошли, - я встал и понял, что мы уже опоздали. Спину, плечи, бедра и все остальное жгло при каждом движении, правда, еще терпимо, но я понимал, что к вечеру это "терпимо" может плохо кончиться. "Надо будет еще баночку взять, - подумал я, - чтобы не очень жгло".

Вернувшись к нашему лагерю, мы обнаружили палатку в целости и сохранности - воров здесь, видимо, не было, и стали зачем-то разводить костер. Солнце палило по максимуму, и зачем нам нужен был этот костер - варить, а тем более, жарить нам было нечего - я не понимаю, но сила традиции непобедима. Раз палатка есть, то и костер должен быть. Страшно матерясь, мы вступили в бой с чудовищными кустами, что окружали нас со всех сторон, в надежде использовать их в качестве дров. В конце концов нам удалось навыдергивать и навывинчивать из земли немного чего-то среднего между осокой и железным деревом, но эти ботанические выродки так изранили наши сгоревшие тела, что даже ругаться не осталось сил. Мы сидели на колючей траве, которая умудрялась дать себя почувствовать через любые штаны, показывали друг другу свежие раны и увертывались от вонючего дыма, которым агонизировали южные растения. По берегу ручья, сверкая счастливой улыбкой, к нам приближался красивый, загорелый, хорошо отдохнувший Цой.

Он подошел, постоял молча, посмотрел на нашу печаль, которая к этому времени стала просто осязаемой, улыбнулся еще шире. Потом он сказал: "Да-а-а...", залез в палатку и вернулся оттуда с гитарой.

- Песни будем петь! - он был, как всегда, лаконичен.

Но песен мы не услышали - Цой стал просто брать аккорды, стараясь добиться наиболее причудливых сочетаний. У него уже было написано несколько своих песен - одни - получше, другие - похуже, третьи - совсем никуда. Песен было немного, но в последние месяцы сочинительство их стало для Цоя основным занятием - это превратилось в его любимую игру, и он играл в нее каждую свободную минуту, как только она выдавалась в нашем активном безделье.