Один из гостей, назвавшийся нам Алексеем, пригласил нас завтра утром прийти к нему в гости и посмотреть его домашний музей. Что это за музей, он не сказал, но мы решили воспользоваться приглашением, тем более, что утром Сережка с Валей начали готовиться к вечернему торжеству, а мы только путались у них под ногами и создавали лишнюю толчею и суету, и мы отправились в гости к новому знакомому.

Приехав в Столешников переулок, где проживал Алексей, мы выпили по кружке пива в знаменитой московской "Яме" и, найдя по бумажке с адресом нужный дом и подъезд, вошли в очередную коммунальную квартиру. Наш новый знакомый был человеком лет уже тридцати с лишним, низеньким, здоровеньким, розовощеким, брюнетом с быстрыми темными глазами, аккуратной прической и в спортивного вида костюме. Он оказался довольно известным московским поэтом по фамилии Дидуров. Все, читающие эти строки, я думаю, знакомы с его произведениями, хотя бы со стихами к песням из старого кинофильма "Розыгрыш". Помните это - "Когда уйдем со школьного двора, тра-ля-ля-ля..." и так далее. Дидуров был настоящим поэтом - он не пил и не курил, был холост, каждый день в шесть утра ездил в плавательный бассейн и каждые два часа пил экстракт шиповника - идеальный образ жизни творческой личности. Услышав вчера Витькину "Восьмиклассницу", он был потрясен - Дидуров не ожидал такого совпадения, ведь музей, который он собирался нам показать, назывался "Музеем Голой Восьмиклассницы".

Дело в том, что в процессе работы над "Розыгрышем" - фильмом о школьниках и для школьников, Дидуров был постоянно окружен со всех сторон школьницами различного возраста, от пятого до десятого класса, и они его так достали, что теперь все разговоры и действия поэта вертелись вокруг восьмиклассниц - квинтэссенции всех этих девушек. В его воспаленном воображении все восьмиклассницы виделись ему голыми, и он создал дома целый музей, посвященный любимому предмету.

"ЕЕ дневник", "ЕЕ носовой платок", "ЕЕ промокашка из тетради для контрольных работ", "След ЕЕ губной помады", ''ЕЕ ноготь с большого пальца правой руки" - такого рода экспонаты преобладали в музее Дидурова, в целом очень забавном. Мы провели у Алексея несколько приятных часов, попели ему песни, которые он записал себе на магнитофон - ему тоже было нужно побольше зверства, и мы поорали всласть для него и его восьмиклассниц. Ближе к вечеру мы отправились к Рыженко, а Дидуров, сказавши, что ему нужно переодеться и принять ванну перед новогодним банкетом у Сережки, остался дома. Мы только не поняли с его слов, сначала он будет принимать ванну, а потом переоденется, или же сначала переоденется, а потом будет купаться. Размышляя над этим занятным вопросом, мы приехали на место торжества.

Дидуров пришел к Сережке в шикарном, кричащем, клетчатом костюме с букетом цветов и двумя бутылками шампанского в руках.

- Шампанское, бля! - сказал поэт. - Сам купил!

После этого заявления он быстро прочел небольшую поэму, а затем, пригласил гостей и хозяев к столу. Функции тамады и души общества он взял на себя легко и ненавязчиво, и никто не был против - наоборот, Дидуров здесь всем понравился, и нам - тоже. Оглядев собравшихся, он сказал, что здесь явно не хватает толпы голых восьмиклассниц для полного удовольствия и пообещал привести их попозже. После этого он осмотрел стол и спросил - известно ли нам, что наступающий 1982 год, это год собаки. Кому-то это было известно, кому-то нет, и Дидуров продолжал:

- А знаете, как нужно встречать этот год, чтобы он был для вас счастливым?

- Как? - переспросили гости.

- Как только начнут бить куранты на Спасской башне Кремля, нужно взять в зубы кости, встать на четвереньки и лаять, выть, бегать и рычать, как собачки. Но для этого, господа, нам нужны кости. И, раз такое дело, то я считаю, что нечего ждать до двенадцати, мы должны успеть съесть мясо всех зверей и птиц, находящееся на столе, и достойно, с костями встретить новый год. Согласны?

- Согласны!

- Я предлагаю пока выпить за наших замечательных ленинградских гостей, - сказал Сережка.

- Сергей! Я же сказал - съесть все мясо, а не выпить всю водку, - строго заметил Дидуров.

- Хорошо, Леша. Тогда второй тост будет за тебя, - парировал Рыженко на замечание поэта.

Потом были тосты за Валентину, за остальных гостей, и к полуночи мы наконец-то стали пить за главных, как сказал Дидуров, героев сегодняшней ночи - за Стельку и вторую собачку, имени которой я сейчас уже не помню. В этот момент советское правительство поздравило по телевизору весь советский народ с Новым годом, и мы, как и весь советский народ, с воем повалились под стол, держа в руках рюмки, а в зубах - кости. Побегав на четвереньках и всласть налаявшись и накусавшись, мы выпили еще, и Дидуров заявил, что новый год без бани - это вовсе и не новый год, поскольку входить в новый виток жизни нужно чистым как морально, так и физически, и устремился в ванную комнату. После того, как поэт поплавал в ледяной воде, в ванную устремились две барышни, которые боготворили поэта и хотели во всем ему подражать. Отплескавшись и отвизжав свое, барышни выбежали к столу, едва успев прикрыть стыд, и стали соблазнять сиявшего телесной чистотой и духовным здоровьем Дидурова. Я решил не ударить в грязь лицом перед спортивными москвичами, и в свою очередь, быстро раздевшись, нырнул в ванну. Когда я из нее вылез, в комнате уже творилось что-то невообразимое, но веселое. Да, праздники в Москве справляют на широкую ногу - это мы увидели и впоследствии неоднократно еще убеждались. Едва я успел обсохнуть, как нас всех вынесло на улицу и на четырех такси понесло в театр-студию на Юго-Западе, где веселье продолжалось с удесятеренной энергией - там танцевали, пели, пили, чего там только не делали...

Я открыл глаза и обнаружил себя лежащим на диване в полутемной комнате - из-за недостатка освещения размеры ее были мне не ясны. Я был одет, но без пальто и ботинок, шапку я оставил еще у Рыженко. Рядом лежал Витька - тоже без пальто и сапог, но в шапке. Он мирно спал, а из-за стены доносились чьи-то мужские и вроде бы знакомые голоса, но я никак не мог вспомнить, кому они принадлежат. Открылась дверь, и в комнату вошел улыбающийся Никита-МУХОМОР - мы познакомились с ним год назад у Рошаля.

- Привет, - сказал Никита. - Проснулись?

- Да Витька спит еще, - ответил я.

- Не спит, - сказал Витька.

- Привет, Никита, с Новым годом. А давно мы легли?

- Полчаса назад.

- А сколько сейчас времени?

- Девять утра.

- А-а-а... - Я вспомнил, что мы с Никитой встретились в театре на Юго-Западе, поехали вместе к МУХОМОРАМ, и, приехав, отправили Пиню в магазин за сухим - оно продавалось 1-го января 1982 года в Москве с восьми утра. Вспомнил я, что Рыженко уехал из театра домой, устав от новогодних поздравлений, и сказал, что ждет нас после МУХОМОРОВ на продолжение банкета. А проснулся я от того, что пришел Пиня и принес вина. Пиня очень устал, и поэтому сидел на кухне молча, а восторгались его героическим поступком несколько МУХОМОРОВ - и знакомых нам, и еще не представленных.

Полчаса сна нам с Витькой вполне хватило для того, чтобы отдохнуть и даже, кажется, выспаться - мы встали в хорошей форме, бодро вышли на кухню и уселись там на пол - народу было, кроме нас, человек пять и табуреток на всех не хватало, и не выходили мы из этой кухни весь день - сидели с МУХОМОРАМИ, пили вино и кофе, пели песни, МУХОМОРЫ читали нам стихи и рассказывали, как за ними охотятся служащие ведомства т. Андропова. МУХОМОРЫ были отличными ребятами, вернее, уже не ребятами - это были взрослые, серьезные люди, художники и поэты, писатели и фотографы - и нам с ними было так же интересно и весело, как и год назад. Расстались мы уже под вечер и часа полтора добирались до квартиры Рыженко - новогодней ночью мы перенеслись на другой конец Москвы.

Еще поднимаясь по знакомой уже лестнице, мы услышали веселый шум и поняли, что обещанное нам "продолжение банкета" - это не праздные слова. Войдя в квартиру, мы не могли не порадоваться - стол был накрыт еще богаче, чем вчера, гостей было еще больше, но состав их был другой - это была вторая партия. Я подозревал, что и вчерашняя, первая партия была сегодня у кого-нибудь в гостях - компании в праздничные дни здесь мигрировали с одного места на другое, по нескольку суток исчезая из дома.

- А-а-а, панки пришли, - закричал Сережка, перекрывая общий шум.

Гости с любопытством уставились на такую диковину, а нам уже было все равно - панки, так панки. Настолько нас увлекло московское беспредельное веселье, что мы полностью расслабились и отдались течению праздника - пусть все идет, как идет.

Один из гостей, огромного роста толстый человек со страшной черной бородой, вдруг вскочил и побежал к дверям. Пролетев мимо нас как гигантский снаряд Жюля Верна и, слава Богу, никого не зашибив, он сорвал с вешалки дорогую шубу и загрохотал по лестнице вниз. "А нас здесь все-таки еще побаиваются" - подумали мы, взглянув друг на друга.

- Куда это Вася побежал? - удивился Рыженко. Все недоуменно пожали плечами, мы присели к столу, и праздник продолжился. Вася Макаревич (так звали странного убежавшего человека) вернулся через полчаса - с такой же скоростью, как и при побеге, влетел в квартиру с двумя огромными пакетами в руках. Вася притащил двух здоровенных гусей, две бутылки виски и две - джина. Оказывается, что этот человек был настолько заботлив, что узнав о прибытии гостей из Ленинграда и увидев наши голодные появившиеся в дверях лица, немедленно решил нас подкормить и подпоить, чем и занялся безо всяких промедлений. Все-таки в Москве более деловые люди. Мы, как и все Сережкины гости, были так тронуты заботой Васи, что налетели на него со всех сторон, схватили за руки и за ноги, я принялись качать. Сначала, мы качали Васю, потом Вася нас накачивал виски и джином, потом мы опять пели - веселье шло по кругу. Из этого перманентного московского кружения мы вырвались только через два дня - точнее, не вырвались, а с сожалением покинули наших новых веселых друзей и, в особенности, жалко было нам расставаться с Рыженко, у которого мы получили первые профессиональные уроки сцендвижения, внимания, концентрации и многого еще, что было нам совершенно необходимо. Ни один из наших ленинградских знакомых рокеров не имел такого музыкального опыта, как Сережка - он заканчивал консерваторию по классу скрипки и несколько лет уже работал в замечательном ансамбле ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, где играл на... впрочем, проще сказать, на чем он не играл - на арфе вот точно не играл, на литаврах не играл... Сережка обещал устроить в будущем нам большой концерт в Москве, Артем обещал устроить большой концерт, МУХОМОРЫ обещали устроить большой концерт, Дидуров обещал... Вася Макаревич не обещал ничего, зато беспрерывно кормил птицей и поил джином, и мы вспоминали все это и не могли прийти в себя от приятных дней, проведенных в Москве, все пятнадцать или шестнадцать часов, в течение которых мы тряслись в неотапливаемом грязном полупустом вагоне знаменитого "шестьсот-веселого" поезда, везущего нас из Москвы в Ленинград.