И все же мы ни на минуту не допускали, что гордые хранители "искры электричества" панурговым стадом пойдут на поклон к новым макиавеллистам "в штатском". В воздухе стоял запах перемен. А наш жанр оказывался в привилегированном положении; он не нуждался ни в какой перестройке, поскольку изначально явочным порядком пришел к открытию тех естественных механизмов, которые другим художникам еще предстояло искать. Дело оставалось за малым: добиться, легализации простых вещей, о которых писал "Урлайт" и кричал в "Метелице" Градский. Более того: в первые полтора-два года перестройки, когда на митинги "демократических сил" собирались жалкие кучки деклассированных интеллигентов и бегали по парку от двух милиционеров, чтобы на новом месте вытащить из-за пазухи плакаты и тихо скандировать "На-род-ный фронт!"; когда за снятого Ельцина заступались только десять отчаянных анархо-синдикалистов из клуба "Община" — в этот критически важный период ведущие рок-музыканты волею судеб оказались единственными неформальными лидерами многотысячной аудитории молодежи — я подчеркиваю возраст, поскольку этой наиболее активной частью общества демократы так и не овладели, и в 1990-ом году ее энтузиазм эксплуатируют либо националисты, либо "Ласковый май".

Проблема рока для власти оставалась острой и при перестройке, так как это была проблема политического выбора — предоставлять ли неофициальным лидерам право голоса? Все хитросплетения эстетической, психологической и иной псевдонаучной демагогии как раз и призваны были затушевать остроту главного противостояния, рядом с которым даже корпоративные интересы приставленных к музыке чиновников и композиторов-"плесенников" играли второстепенную роль. В конце концов, не помешали интересы Маркова, Проскурина и Ан. Иванова миллионным тиражам Набокова, Стругацких, Искандера — н а с т о я щ е й литературы. Совсем иначе складывалась судьба настоящей рок-музыки. Ее выпустили на экраны ТВ только после того, как убедились, что "рок-н-ролл мертв".

Можно искать и находить внешние и объективные причины случившегося, но никуда не денешься от того, что прежде всего мы сами были не в состоянии противостоять внешним причинам, оказались недостойны той свободы, за какую боролись, а право выбора, предоставленное нам Горбачевым в 87-ом году, использовали прежде всего на то, чтобы променять свою "чистую воду" на тухлую копеечную похлебку. Да и ту расплескали по дороге:

Поверь, еще никто никогда
Сюда не принес никакого вреда,
Ведь тот, кто нес —
Тот не донес.
Значит, никто ничего не принес!
(НАУТИЛУС)