|
Сева Новгородцев:
Добрый вечер, друзья!
Сегодняшняя программа необычная. Сегодня не будет ни рок-хроники, ни обзора
газет, сегодня в нашей студии гости, которых я вам представлю несколько позднее.
Собрались мы здесь по такому поводу: 27 мая - день рождения поэта Александра
Башлачева, ему исполнилось бы 29 лет, потому что родился он 27 мая 1960 года. И
прежде чем начать о нем разговаривать, давайте напомним о нем его
песней.
Звучит "Время колокольчиков".
С.Н: - В гостях у нас сегодня наша коллега по Би-Би-Си Наталья Рубинштейн,
музыкант, участник московской группы ЗВУКИ МУ, находящейся в Лондоне на
гастролях, Александр Липницкий и московский рок-критик Артем Троицкий, который
здесь занимается выпуском своей второй книжки о советском роке. Мы собрали их
здесь, чтобы поговорить, потому что два наших гостя знакомы были лично с
Александром и принимали участие в его творчестве в разных фазах. Как я понимаю,
Артем начинал вообще с самого начала.
Артем Троицкий: - Нет, конечно же не с самого начала. Мы познакомились в самый
первый раз на Ленинградском рок-фестивале 1984 года. Там была такая тусня, что
мы пожали друг другу руки, представились и разошлись в разные стороны. А через
несколько месяцев, в конце сентября 1984 мнепришлось по телевизионным делам
приехать в Череповец, где находится Вологодская студия телевидения. Там мы
делали такой либеральный диалог о рок-н-ролле, где отстаивали его право на
существование, и после записи в студию как раз и пришел Саша Башлачев. Он был
большим другом Лени Парфенова, редактора этой передачи. Таким образом мы
познакомились и в тот же вечер я зашел к нему в гости, в комнату, которую он
снимал и описал в песне "Подвиг разведчика". И в тот же вечер он спел
свои песни. У него в то время было написано песен 15. Он начал играть на гитаре
как раз после рок-фестиваля в Питере, он там ее и купил, в Ленинграде.
Большинство тех песен не принадлежат к числу его самых известных, это были
ранние вещи, более бытовые по тематике и сильно отдававшие влиянием Бори
Гребенщикова, отчасти Майка. Но именно тогда в первый раз, мы с Парфеновым были
практически первыми слушателями, он спел "Время колокольчиков". Это
была абсолютно новая для него стихия.
С.Н: - Если он не играл тогда ни на чем, то что он делал на фестивале в 1984
году?
А.Т.: - Он был рок-фаном, настоящим закоренелым рок-фаном, у него даже диплом
был по западному року, по западной рок-поэзии. Он переводил и анализировал стихи
Джима Моррисона, и кроме того он писал тексты для РОК-СЕНТЯБРЯ, видной
череповецкой рок-группы, которая однажды угодила на Би-Би-Си с Вашей, Сева,
легкой руки и после этого была разогнана. Кроме того, он занимался такой
культур-р-тригерской рок-деятельностью: летом того же 1984 года они с Леней
Парфеновым провели в Череповце первый местный рок-фестиваль.
С.Н: - Для анализа западной рок-поэзии знал ли он язык? Каким образом он
обращался к первоисточникам?
А.Т: - Он знал язык, я думаю, не настолько хорошо, чтобы сободно на нем
объясняться, но читать он мог, и стихи он переводил и, кстати, у Сашки,
по-моему есть башлачевские переводы стихов Моррисона.
С.Н: - Эти переводы были стихотворные? Не "белым стихом"?
А.Т: - Нет, там все было сделано нормально.
Александр Липницкий: - Надо сказать, что он этим занимался до своей смерти и
единственная вещь, которая у меня осталась от него - это именно сборник текстов
Моррисона на английском и несколько переводов Саши.
С.Н: - Вот этого я о нем не знал. Следущая песня, которую мы хотели бы
проиграть - "Лихо". Несколько слов о ней.
А.Л: - Я считаю, что эта песня является определяющей в творчестве Саши, в тот
период, когда его полюбила вся страна. Это был 1985 год. Эта вещь по своей мощи
может быть сравнима только с самыми лучшими последними песнями Высоцкого. Мне
кажется, что эстафета, которую он безусловно взял от Галича и Высоцкого, была
продолжена с такой мощью, что в 1985 году многие рок-музыканты были просто
ошеломлены. И эта песня дает полное представление, как это было.
С.Н: - Вы упомянули год создания. Это относится к череповецкому периоду или
когда он приехал в Москву, т.е. до нашей злочастной передачи или после
нее?
А.Т: - Нет, это было, естественно, после злочастной передачи, но я не могу
сказать, что ваша передача оказала на судьбу Башлачева большое влияние, а если
повлияла, то может быть даже и неплохо: он перестал писать тексты для кого-то,
а стал писать их для себя. Эта песня написана им в конце 1984 года и он привез
ее в свои первые московские гастроли. Он в то время еще работал в Череповце, был
корреспондентом районной газеты "Коммунист", но жилось ему там
довольно тоскливо и после того, как я очень очевидно высазал свой восторг в
отношении его творчества, это его очент подбодрило, и он выбрался в Москву. Он
жил у меня пару недель и каждый вечер мы ездили в какие-то салоны, на какие-то
квартиры, и он там пел. Так, кстати, он оказался и у Саши Липницкого.
А.Л: - Да, мы тогда тоже начинали, наша группа, и мы несколько раз играли
совместно, как бы завоевывали Москву.
А.Т: - А после того, как он убедился, что его песни на самом деле производят
огромное впечатление, он уволился из газеты и уехал из города. В то время, в
конце 1984, он написал еще одну песню, в народе ее обычно называют "Некому
березу заломати", а Саша сам называл ее "Окно в Европу".
С.Н: - Когда люди впервые слышат Башлачева, а это произошло с нашей гостьей
Натальей Рубинштейн, у них чаще всего возникает ассоциация с Высоцким, чисто
звуковые. Было это у Вас, Наташа?
Наталья Рубинштейн: - Вообще-то у меня было совсем другое знакомство с ним. Я
познакомилась не в песенном звуковом варианте, а на бумаге, на белом листе без
всякого пособия мелодии. И это особенно интересно, потому что и при этом
знакомство состоялось, хотя обыкновенно бывает иначе. Обыкновенно стихи наших
бардов на бумаге держатся хуже, если вообще держатся. В "Континенте"
в N 57 было несколько стихотворений, и я дочитала до конца и узнала, что это
рок-музыкант, рок-поэт и подумала: обычно поэт берет в руки гитару, как способ
распространения текста. Это очень хороший способ, сильный способ тиражирования
своих стихов, но обычно это делает поэт, который не конца использует всю
глубину и все возможности слова. А ему было хорошо в слове... Что он делал с
глаголами!! Если позволите, я почитаю другие стихи. Смотрите, что он
сделал:
Хотелось закурить, но здесь запрещено.
Хотелось закирять, но высохло вино.
Хотелось объяснить - сломали два ребра.
Пытался возразить - но били мастера.
Смотрите - и "закурить" и "закирять".
Хотелось закричать - приказано молчать.
Попробовал ворчать, но могут настучать.
Хотелось озвереть, кусаться и рычать.
Пытался умереть - успели откачать.
Я совсем не знаю, как это на музыке, и мне было не важно: вся музыка, вся
мелодия, вся сила поэтическая была в стихе. Человек этот был завербован в поэзию
и несомненно состоялся бы в ней без помощи гитары и без помощи других
вспомогательных средств. Это показалось мне самым главным и в этом его отличие
от, скажем, Высоцкого, которому он многим обязан. Он несомненно откуда-то идет
и откуда-то оттуда берет и там ни в коем случае не остается.
С.Н: - Отличий тут можно проследить сколько угодно. Прежде всего он не вырастает
из блатной песни, как Высоцкий, он вырастает сразу с какими-то былинными
темами.
Н.Р: - Он вырастает из Высоцкого.
А.Л: - Да, в какой-то степени так. Но он перенял от Высоцкого самую главную
эстафету. У Высоцкого есть замечательный цикл до сих пор еще в СССР не изданный
- "История болезни", несколько последних песен, очень сильных, и
Башлачев в 1984-1985 годах продолжил эту тему, и это его ставит в один ряд с
великими людьми России, такими как Солженицын, Галич, Высоцкий, Тарковский.
Трудно сюда еще кого-то присовокупить, настолько эти люди сильны. Мы как
рок-музыканты уже гордимся, что из наших рядов один такой человек шагнул в этот
ряд. Но дело в том, что я пытаюсь осмыслить, почему он не остался в
поэзии...
Н.Р: - Он просто не дошел до нее.
А.Л: - Нет, дело не в этом. Я вспоминаю слова Солженицына, которые он сказал:
"Вот нет, так нет. Не страдает его сердце ни прошлыми бедами России, ни
нынешними." Наверное, в восьмидесятых годах нерв русской жизни лучше был принят
сердцем рок-музыкантов, чем русских поэтов. Видимо это было ему ближе, и поэтому
Башлачев выбрал ту среду, в которой его главная тема смогла раскрыться с
наибольшей силой. Он исследовал самое русскую боль как явление, и я не знаю ни
одного человека, может быть два последних фильма Тарковского
сопоставимы.
Н.Р: - Знаете, а я не знаю никого, кто не исследовал бы русскую боль, по-моему
только этим и занимаемся, и пора бы заняться чем-либо другим.
С.Н: - Позвольте прервать ваш ученый спор и предложить следующую песню в
исполнении Александра Башлачева. Она называется "Ванюша".
Вы знаете, о смерти Башлачева мы здесь на передачах уже достаточно говорили, мы
делали передачу, когда он погиб, потом делали передачу к первой годовщине его
смерти, сегодня хотелось бы поговорить о жизни, чему вы оба свидетели. В
частности, о том, в каких условиях он жил и работал. Известно, что записей его
осталось мало, и записи все невыского качества. Сегодняшняя запись по качеству
превосходит все то, что было на наших передачах раньше. И к этому вы как бы
имеете отношение.
А.Л: - Да, мы благодарны очень Александру Агееву, чью запись мы сейчас слушаем.
С этой записи уже сделана пластинка, которая сейчас большой раритет в СССР, у
вас ее еще нет, но я надеюсь, что ее тираж будет увеличиваться. Ну а запись эта
сделана полупрофессионально. Просто Агеев, который является администратором
рок-лаборатории сегодня, вытащил Башлачева к себе домой и заставил спеть все
свои песни, и Александр был "в ударе" на этот раз. Второй эксперимент
с записью, более серьезный с его стороны, был проведен у меня на даче, в
домашней студии, которая по советским понятиям довольно сильна. Александр был
сам ее продюссером, он сам сидел за пультом, сам писал, хотел все сделать сам -
такой чисто русский подход. Ему пытались помогать, но было ясно, что ему хочется
все сделать самому, от начала до конца. И в итоге результат не устроил его, и он
уничтожил эту запись, у меня осталась только копия, по качеству уступающая
агеевской. Лучшие песни последнего периода творчества Башлачева, к сожалению,
остались в дурном, по качеству, исполнении.
С.Н: - А "Мелодия" издает, это чьи записи?
А.Т: - То, что вышло сейчас на "Мелодии", это как раз записи Саши
Агеева. Это все было зафиксировано, кажется в январе 1986 года, и Сашка тогда
был, действительно, в исключительной форме, однако качество именно этой записи
меня абсолютно не устраивает. Дело в том, что он абсолютно не был приучен к
работе в студийных условиях, всю жизнь пел "вживую" на квартирах или
маленьких залах и очень неуютно чувствовал себя в студии среди микрофонов. Я
думаю, что лучшая запись была сделана через месяц - полтора после агеевской в
театре на Таганке. Мы тогда очень сильно хотели его продвинуть что-ли, но не
для того, чтобы он занял достойное место в иконостасе советской культуры. Он
был абсолютно незащищенным человеком, и на казалось, что если у него будет
немножко больше денег, один - два каких-то заказа для театра или кино, одна -
две публикации - это ему помогло просто по жизни, поскольку он был человеком
нищим, конечно. Этот концерт был очень хорошим, там была сделана хорошая запись,
и я думаю, что когда-нибудь она тоже выйдет.
С.Н: - В рок-н-ролле как-то принято уже умирать молодым, это уже досталось нам в
короткой истории этого жанра. Люди, которые умерли молодыми остались легендами.
Башлачев хотя и не принадлежит к року в его полной жанровой ипостаси, но в
каком-то смысле он соблюдает этот неписанный закон. Он остался героем, тем, чем
он видел себя в своей поэзии, стал он мифом, живой легендой. Когда вы с ним
общались, видели признаки надвигающегося самоубийства?
А.Л: - Напротив, в год, когда он работал у меня на даче, он поразил меня тем,
что я впервые встретил человека, который в таком молодом возрасте пришел к Богу.
Такие люди не кончают жизнь самоубийством, но, видимо распад рок-движения,
который происходил на его глазах, на него очень сильно повлиял, и когда мы с
Артемом видели его в последний раз, пригласив на дачу на Николину гору, он был
в тяжкой депрессии. Это была болезнь и, наверное, наша вина в том, что мы не
смогли ему помочь.
С.Н: - Вот на этой грустной ноте мы и прервемся. Что можно сказать в день
рождения погибшего поэта? Мы только вспомним о нем его собственными
словами:
На самом краю, у большого оврага,
У смого гроба казенной утробы
Как пара парного, горячего слова
Гляди, не гляди - не заметите оба -
Подхватит любовь и успеет во благо,
Во благо облечь облака.
Но все впереди - а пока еще рано,
И сердце в груди не нашло свою рану,
Чтоб в исповеди быть с любовью на равных,
И дар русской речи сберечь...
|
