|
С Виктором мы были знакомы. Он давал мне интервью и тогда, когда был известен
сотне-другой рок-клубовских фанов, и тогда, когда стал всенародным героем. Мне
доводилось вести творческие встречи Виктора, помогать ему отвечать на записки.
Мы не раз встречались и на концертах "Поп-механики", где Цой был
рядовым гитаристом. С кем другим после такого общения возникли бы приятельские
отношения, дружеские, а то и панибратские... Но тут было что-то не то. Он упрямо
держал дистанцию. Был немногословен и, по правде сказать, казался мне скучным
собеседником. Да и не только я один, а многие журналисты отмечали, что
беседовать с Виктором Робертовичем Цоем — адский труд.
Но есть же люди, с которыми он беседовал подолгу, с которыми вместе работал. Кто
они?
В последние годы Виктор почти не заводил новых друзей, не подпускал к себе
многих старых знакомых. Он и в личной жизни был замкнут. С женой они расстались,
но, к счастью, остались в добрых отношениях. Говорили, что в Москве у Виктора
есть постоянный человек по имени Наташа, но жил он все-таки в Ленинграде.
Музыканты-"киношники" народ также не слишком общительный.
И вот удача. Я нашел человека, который знал Виктора близко, но познакомился с
ним лишь в 88-ом году, то есть мог посмотреть и на Цоя, и на его друзей свежими
глазами. Юрий Владимирович Белишкин. Ему чуть больше сорока, 20 лет он в мире
эстрадного шоу-бизнеса. Работал с десятком коллективов, осуществил десятки
проектов, а как столкнулся с "Кино"?
- Наша первая встреча с Виктором все откладывалась и откладывалась. Никаких
концов. Он был неуловим. Прописан на проспекте Ветеранов, но там не живет.
Называют разные телефоны, но они молчат. Я стал названивать Юрию Каспаряну,
который наконец сообщил мне: Виктор отдыхает в Латвии в Апшуциемсе (теперь это
место стало трагически известно).
Вот-вот должен вернуться, и все "киношники" тут же едут на юг. Наконец
вернулся. Мы договорились встретиться на улице Жуковского, 22, около
театра-студии "Бенефис" в 15 часов. И вот ровно в 15.00 — такое
ощущение, что он замедлял ход, чтобы прийти точно, — из-за угла вывернула
красивая компания — Витя, Каспарян, с ними были какие-то девочки, все
молодые, модно одетые, раскованные. Люди, которые не знали их, все равно бы
обратили внимание на их компанию. Они ехали куда-то в Евпаторию и там собирались
дать первые концерты после выхода альбома "Группа крови". Тогда-то и
началось то самое безумие на концертах "Кино", которое будет
преследовать их до самых последних дней. "На чем, как едете?" —
спросил я ребят. Оказалось, едут в плацкартном вагоне. Тут мне подвернулся шанс
показать свои возможности. И я буквально в этот же день достал им купейные
билеты. Сказали спасибо: приедем, созвонимся, общаться будем через Каспаряна и
Гурьянова. Говорили несколько туманно, никаких обещаний, никаких предположений.
Но я дозвонился.
- Я хорошо помню то время. Виктору ведь тогда было просто негде жить в
Ленинграде, и он жил у Гурьянова, у друзей... Квартирная проблема так и не
решилась в его жизни.
- Да, я приехал в трехкомнатную квартиру Гурьянова на Будапештской. Родители
Гурьянова были на даче, и вся компания "Кино" была в сборе. Что меня
удивило? Стол, где сигареты и чай. Все очень непритязательно. Сидели, молчали,
курили, что-то играли на гитарах, так продолжалось несколько вечеров, и за все
время я сказал слов тридцать, а они — немногим больше. Беспрестанно звонил
телефон, однако никого не приглашали в гости. Один из них, по-моему, Густав,
вдруг встал и уехал — уехал он в Москву. Никаких тусовок, никаких шумных
компаний. Туда надо было и мне приходить одному. Мы с Виктором общались на
"вы" и затем так и не перешли на "ты", по-моему, нам обоим
нравилось эта дистанция. Меня вообще коробило то, что некоторые поклонники
считали возможным обратиться к Виктору на "ты".
В. Цой: "Есть люди, которым необходимо жить в хорошей квартире, иметь
машину, дачу и так далее... У меня этого нет. И один готов ради всего этого идти
на компромисс, а другой — нет. Когда я начинал заниматься рок-музыкой, в
последнюю очередь я думал о деньгах. Тогда было понятно, что кроме неприятностей
(причем самых серьезных), за это ничего не получишь. Мы были значительно беднее,
чем могли бы быть, работая на каких-то работах... И все время сталкивались с
гонениями, были людьми с совершенно испорченной репутацией".
- Он попросил меня найти ему квартиру. Чего мне это стоило! Но в самый последний
день мне удалось найти ему пристанище на улице Мориса Тореза. Любопытный штрих:
через некоторое время Витя попросит меня найти ему ковровую дорожку, так как
внизу жила какая-то выжившая из ума старуха, которой мешал скрип половиц. Однако
я доподлинно знаю, что это был именно скрип половиц, а не гулянки, пьянки и
прочее.
- За эти полтора года, с ноября 1988-го по декабрь 1989-го, группа
"Кино" дала невероятное для себя число концертов. И все при вашем
участии, Юрий. Я понимаю, что все смешалось, но вспомните самый яркий
концерт.
- Почему смешалось? Не поверите, но я помню практически каждый концерт. А самый
яркий — московский, 16 ноября 88-го года в Лужниках. Это было безумие...
День начался с того, что москвичи встретили нас по-московски — не подали
транспорт, продинамили с гостиницей. Тогда мы поехали на квартиру, сидели там,
ждали, пили чай. Потом наконец нас поселили в "Космос", но дали только
два двухместных номера. В Москве тогда было не принято устраивать стоячий
партер. Это казалось кощунственным. Однако минут через 30 после концерта тысячи
людей встали и стеной пошли к сцене. Не было никаких пьяных, никаких дебоширов
— было безумное желание приблизиться к Цою. Тогда администрация во главе с
хамоватой директоршей вырубила электроэнергию. Подошли ко мне, стали требовать,
орать (не просить, а по-московски — требовать), чтобы Цой прекратил
провоцировать публику. А что он мог?.. Вы же прекрасно знаете, что Виктор весь
концерт стоял на месте, словно привязан к микрофону, а рядом с ним стояли трое
музыкантов-аккомпаниаторов. Никаких реплик в зал, никаких обличений, а публика
ломится вперед. Это было шаманство чистой воды. Об этом даже французы говорили,
что от Цоя исходила фантастическая энергия. Они, слов не понимая, все
поняли.
В январе 89-го приехали в Новосибирск, где выступали в каком-то окраинном
спортзале — там раньше никому в голову не приходило устраивать концерты.
Зрители поставили низенькие скамеечки, балансировали на них, а сцены не было
— Цой стоял на одном уровне с публикой. Вроде все более-менее прилично
себя вели, а после последней песни вдруг как рванут к Виктору. Но мы были ко
всему готовы: пригнали машину, открыли дверцы, и он бегом. Иначе не спастись от
толпы, как прыгнув в открытую дверь.
- При вас, Юрий, был записан альбом "Звезда по имени Солнце". По-моему,
в первый и, увы, в последний раз Цой и компания работали в настоящей
профессиональной студии...
- Да, это были отличные деньки. С 21 декабря по 30-е мы находились в Москве, жили
в далекой от центра гостинице ВДНХ, записывались на студии Валерия Леонтьева.
Цой не был особенно занят — свои вокальные партии он наложил буквально с
первого дубля. А Каспарян с Тихомировым удивили звукорежиссеров студии тем, что
с ходу врубились в аппаратуру, а к концу записи уже сами практически заменили
звукорежиссеров. Закончить запись не успели и на Новый год уехали в Ленинград,
а потом возвратились в Москву и с 3 по 10 января снова делали альбом
"Звезда по имени Солнце".
- Вы ничего не путаете — ведь альбом вышел в конце лета — начале
осени 1989-го?
- Ребята решили не частить с альбомами и тормознули уже записанный материал,
рассчитывая выпустить его примерно через год после "Группы
крови".
- Сейчас в коопларьках можно увидеть множество плакатов Цоя, но при жизни
"Кино" их практически не было. Коллекционерам, думаю, не составит
большого труда собрать все клишированные афиши.
- А их и было-то раз-два и обчелся. Я уговорил Виктора выпустить клишированные
афиши для ленинградских концертов в "Юбилейном" и СКК. Все понимали,
что нужны они не для рекламы, а для истории. Но он меня удивил и озадачил,
попросив, чтобы вся афиша была черной, как я тогда говорил, траурной, а потом
напомнил об этом и проконтролировал этот момент. В остальных же городах
администраторы не волновались за рекламу. В Алма-Ате продали пять аншлаговых
дворцов спорта, приколотив один-единственный щит у зала.
- Бывали все-таки случаи, когда фаны сметали кордоны и прорывались к вожделенному
кумиру?
- В Минске у нас были прекрасные концерты на стадионе, где побывало 70 тысяч
зрителей. Там мы даже устроили фальшь-отъезд. После концерта наряжали статистов
в черные куртки и сажали их в автомобиль, который с визгом проносился мимо
толпы, после чего она расходилась. А мы оставались на площадке, сидели в бане,
потом перешли в какую-то комнату отдыха. И представляете, вдруг слышим стук в
окно, а уже ночь и мы находимся не то на втором, не то на третьем этаже... Самые
отчаянные фаны не поверили фальшь-отъезду и пробрались к нам. Ну мы их, конечно,
впустили. Девушки увидели Виктора, упали на колени и заплакали. У меня всегда
было доброе отношение к поклонникам "Кино". Если даже они прорвались,
то не били стекол, не швыряли камней, а тихо-мирно стучали. Вы знаете, фанаты
весь сентябрь, октябрь, да и ноябрь, жили на кладбище в палатках. Мы как-то
приходили туда, приносили им еду, какие-то теплые вещи. Нас встречали парнишки
лет по 17, с чистыми лицами. Без позерства, без желания выехать на этой теме
— чистые ребята. И на похоронах было много детей и людей пожилых. Прошло
50 тысяч, а милиционерам не нашлось работы. Пьяных рядом с нами никогда не было:
алкаши не торчат на "Кино".
- У вас ведь была уникальная гастрольная команда. Другую такую вряд ли сыщешь в
истории рок-н-ролла нашей планеты. Были четыре музыканта плюс вы, Юрий, и,
считай, — все. У группы не было своей аппаратуры, а значит, и технического
персонала, не было своего звукорежиссера, не было даже костюмера.
-Часто на концерты подавали машину и автобус, так автобус шел пустым. Недавно в
"Октябрьском" зале мне сообщили, что команда Вячеслава Малежика
насчитывала... 33 человека. А мы, помню, в Волгограде прошли через служебный
вход, и прибегают какие-то ответственные работники, интересуются: а где же ваши
люди? Мы говорим: все, можете вешать замок. Ни хвостов, ни тусовок, ни друзей,
ни подруг. В Москве и Ленинграде, конечно, приходило много народу, а на
гастролях: прошли пять человек и привет!
- Вы, Юрий, обмолвились, что Цой явился на вашу первую встречу ровно в 15.00.
Может быть, он просто был заинтересован в этом знакомстве, хоть вида не
показывал. Ведь вскоре трудовые книжки "киношников" легли в ваш
театр-студию "Бенефис"...
- Нет, это был удивительно пунктуальный человек. За двадцать лет работы с
артистами я привык, что у всех них — дырка в голове. Сегодня сказал,
пообещал, через пять минут забыл, а оправдывает все это творческим процессом и
прочими высокими материями. Цой помнил практически все, многое записывал, у него
была такая "картонка" с телефонами, делами. Он, кстати, очень
"подсекал" все и в административных делах, из него мог бы получиться
приличный администратор. А внутренняя собранность этого человека была
редкостной. Уезжаем мы в пять утра из Нижнего Тагила, захожу к нему в номер, он
собран, гитара в чехле. И так всегда — не надо будить, искать по этажам.
Спал он мало, в 10 утра был собран, готов.
- Но ведь официальная версия гласит, что он заснул — заснул за
рулем?!
В.Цой: "Я не такой замкнутый, как может показаться. И вообще у любого
человека есть люди, с которыми ему интересно разговаривать, а есть —
наоборот. Я не хочу браться кого-то судить. Если человек делает так, как я бы не
сделал, все равно я не могу сказать, что он не прав, что он предатель... Каждый
сам творит свою биографию".
- Все говорят, что он был замкнутый, тяжелый человек. А как он работал, творил?
Тоже непросто, мучительно?
- Что вы! Он все делал очень легко, если уж за что-то брался. Когда получал
водительские права, а было это, если не ошибаюсь, осенью 89-го, я сидел третьим
в машине, где Виктор с инструктором совершали "первую ходку". Так вот,
он сел и поехал. Я не поверил, что он сделал это впервые, но так и было. Я
понимаю, сейчас говорить, что он был такой звонкий, ловкий — трудно, но
так и было. Так же и английский выучил — с нуля, буквально за полгода. И
когда мы были в Дании, в Копенгагене он давал интервью на радио на английском.
Лихо у него это получалось.
С творчеством вообще целая история. Репетировали "киношники" очень
мало. Я первое время страшно этому удивлялся. Я ни разу не видел Виктора за
сочинением песен. Знаете, как другие: пальцами барабанят, что-то демонстративно
шепчут, лихорадочно хватают лист бумаги. Он же работал, отдыхал, смотрел видик
(он очень много смотрел, нормально относился к Шварценеггеру, а вот Сталлоне не
любил), а столько песен написал. Когда, где, как? Все внутри происходило.
Отсюда, наверное, и желание побыть одному. Или с друзьями. Я от него подхватил
слово "душевные люди". Те, что достают, душат вопросами, разговорами.
Его такие личности здорово мучили...
А ведь у него была сумасшедшая узнаваемость — его разве что со спины
узнать не могли. Никто никогда не говорил: "По-моему, это Цой". Его не
путали ни с кем. Если он ходил по улицам, то только очень быстро, да и я сколько
раз выходил ловить ему такси, чтоб ему самому не показываться.
И тем не менее он никогда не отказывался от автографов. Летели мы из Мурманска,
где Витя выступал один под гитару, так к нему весь самолет подошел с бумажками,
открытками, блокнотами. Он никому не отказал, а когда приземлились, то еще и все
пассажиры сфотографировались с ним у самолета.
- А, кстати, почему он нередко выступал один?
- Не только потому, что это особый жанр, что нередко приглашали именно Цоя одного
— в не самый большой зал, чтобы пообщаться, написать записки. Но он и один
легко собирал дворцы спорта. И все же в основном один пел тогда, когда
кто-нибудь из музыкантов не был в Союзе или в Ленинграде и группа не могла
собраться в полном составе. А вообще ему страшно не нравилось, когда его имя
выделяли, отделяли от группы. Солист, лидер, руководитель — его это
раздражало. Перед концертами в "Юбилейном" на всех городских сводных
афишах-"декадах" напечатали: В.Цой и "Кино", так я поехал по
кассам и попросил кассиров зарисовать его имя.
- Кого из музыкантов Виктор любил, выделял? Я несколько раз говорил на творческих
встречах, что Виктор должен быть благодарен Гребенщикову и Курехину, но он без
всякого энтузиазма встречал эту тему...
- Как это ни удивительно прозвучит, в это мало кто поверит, но он уважительно
относился к Розенбауму. Так было. Не было особой любви к "ДДТ" и
Шевчуку, но тем не менее он говорил, что группа интересная, и она о себе скажет.
Я считаю, что так оно и случилось. Личностные моменты не пытался перенести на
творческие. А дружил он с БГ и Кинчевым, их чрезвычайно уважал. В меньшей
степени, но очень хорошо относился к Макаревичу и Бутусову. Про Славу однажды
сказал мне, что человек, который написал "Я хочу быть с тобой", уже за
одну эту песню заслуживает уважения. Он никогда не говорил: "Я люблю эту
музыку, этого музыканта". Говорил так: "Нормальная группа. Нормальная
песня". А любил он цветы — розы.
- Юра, вы были инициатором вечера и директором программы 24 сентября в СКК
— вечера памяти Цоя. И вот читатели газеты "Смена" назвали этот
вечер лучшим концертом года в Ленинграде.
- Спасибо, конечно, я эту газетку сохраню для истории, но сам считаю, что на этом
вечере сделано процентов на 60 того, что я хотел, как все это видел. Там не было
Слова. Получились мини-концерты, и многие исполнители потянули одеяло на
себя...
- Что он еще любил, кроме цветов и видика?
- Восточную кухню. В Москве мы ходили в китайский ресторанчик, недалеко от
Ленинградского вокзала, были в таких же ресторанчиках в Алма-Ате, в Сочи. Он,
кстати, там палочки взял и мастерски ими пользовался, а мне этому было за
полгода не научиться. Вообще тяга к Востоку у него во всем чувствовалась. Он уже
тогда думал о возможных проектах с Японией, Китаем, Кореей.
- С телевидением у Цоя отношения так и не сложились?
- Можно так сказать, и это грустно, потому что не вернуть многих прекрасных
моментов. Но я не так давно смотрел финал "Песни-90", и такой нафталин
шел от всего этого. Если бы Цою предложили мировое турне с блестящими условиями,
солидными гонорарами, он бы ни за какие коврижки не согласился выступить в таком
шоу. Я даю миллион процентов. Только про "Взгляд" он мог сказать:
"Нормальная передача". Поэтому там и снимался, а в других программах,
если и выступал, то очень неохотно. А предложений было море...
- Он был щедрый человек?
- Провести его на мякине, "макнуть" было очень трудно. Он был умница.
Он знал, сколько стоит его концерт и не шел на коммерческие уступки, но и не
старался зашибить шальные бабки, насосаться. Всегда интересовался: полон ли зал?
Если бы узнал, что билеты идут неважно, ползала пустует, снял бы концерты. Если
нам предлагали десять концертов, я и Витя урезали число до пяти, если просили
четыре — мы давали два. Он категорически отказывался от
"солянок", даже когда предлагали те же деньги, но за две песни. Пусть
меньше, но сольники. Нам все время говорили: "Давайте по три в день, можно
под фонограмму, так все работают, а вы дурью маетесь". А щедрость? Под
Новый год он вдруг всем нам принес подарки. Мне подарил портмоне. В Тагиле,
когда я обмолвился, что у меня день рожденья, тут же откуда-то вытащил
английский одеколон. Умел считать деньги, но Плюшкиным никогда не был: в
ресторане мог расплатиться за всю компанию.
Не доверял всяким благотворительным фондам, расчетным счетам. Отказывался не
потому, что был жадный, а потому, что был умный человек. Считал, что все эти
фонды — дырявый карман. Лучше купить телевизор и самому отнести в
какой-нибудь детский дом.
- Для меня было несколько неожиданно почти годичное отлучение Виктора от
концертной деятельности из-за съемок фильма "Игла". Почему он пошел на
это?
- Вы знаете, сценарий "Иглы" был полностью переделан. Но не переписан
— все игралось практически с листа. Наверное, поэтому он и подписался
работать с Нугмановым — тот не давал Виктору установок. Одевайся —
как хочешь и фактически — играй как хочешь. Я знаю, что у него были
предложения сыграть в совместной картине чуть ли не роль Чингиз-хана, были
предложения от крупных режиссеров. Но там бы началось давление мэтра. Здесь же
они сидели, курили, пили — все на равных.
- Он курил?
- Мы все пятеро курили. Музыканты почти всегда — фирменные сигареты, а
стоили они тогда аж 3 рубля. Курил помногу, но наркотиков не употреблял. Все мы
и пили, но больше всех — я. Витя любил шампанское, вино, в меньшей степени
коньяк, а водку — при мне вообще в рот не брал. Даже тогда, когда был
простужен, как на гастролях в Сибири, и мог бы полечиться. После концерта, а
иногда и перед, мог принять 50 граммов коньяка. Но за все время у
"киношников" не было никаких дебошей, эксцессов в гостиницах —
даже намека на что-то такое не было. Гастроли вообще проходили тихо. От
предложений устроить экскурсию, прогулку по городу мы отказывались. Изредка
выбирались в бассейн и уж совсем архиредко, только если человек вызывал доверие,
могли приехать в гости.
- Ну а с личной жизнью что у него происходило? Без семьи, без квартиры —
молодой, красивый, популярный...
- Понимаете, такие вопросы его коробили. Я знал это и старался предупреждать
корреспондентов, а на творческих встречах потихоньку откладывал в сторону
подобные записки, ну а если все-таки вопросы достигали цели, он уходил от этой
темы. Я видел с ним только Наташу. Других — ни в гостиницах, ни на
квартирах как-то не встречал... Сына он очень любил, вспоминал его все время, на
гастролях покупал подарки.
В. Цой. Ответ на вопрос: "Вы противоречивый человек?" —
"Нет, я совершенно монолитный".
- Да, он таким и был. Молодой, но такой серьезный.
- А как он одевался? Любил ли вещи?
- Вы же все это видели. Только в черное. Костюм купил, но так, по-моему, ни разу
не надел. Все черное — сумки, куртки, футболки, туфли, сапоги. Все это
покупалось обычно там. Он не был рабом вещей, но в одежде был рабом черного
цвета. Никаких печаток я у него не видел.
- Юра, а отрицательные черты у Виктора были?
- Конечно, но сегодня я не хотел бы говорить об этом. Может быть, кому-то
интересно вспоминать что-то плохое, но не мне. Тем более что плохого было
неизмеримо меньше, чем хорошего.
- И тем не менее. Вы ведь разошлись в начале 1990 года. И у "Кино"
появился другой директор.
- Менеджер. Юрий Айзеншпис любит, чтобы его называли именно так. Мы с Виктором не
ссорились, не выясняли отношения, не делили деньги. Слова дурного друг о друге
не сказали. Нормальные отношения были и, я считаю, остались и с моим преемником
Юрой Айзеншписом. Но, по-моему, Цой был не прав, что все-таки посмотрел в
сторону Москвы. Мне показалось, что его уход в Москву был не очень органичен. Он
был ленинградский человек, очень тонкий и не крутящийся.
- В 1990-м он вообще как-то изменился. Стал участвовать в сборных концертных
солянках, выступил в СКК вместе с французской группой. Ничего особенного, ничего
предосудительного, но раньше Цой не делал этого, он следил за собой, был
архиосторожен. Но в то же время сделал прекрасный новый альбом, поездил по миру,
собирался вновь с группой сниматься у Нугманова...
А потом — 15 августа. Что же произошло 15 августа, Юра, какова ваша, пусть
эмоциональная, версия смерти?
- Было два человека при "встрече" — шофер "Икаруса" и
шофер "Москвича". Остался жить один. Может быть, тот один и знает
что-то. Я знаю только одно — не стало Поэта.
- Но как тогда относиться к версиям, которые представляют многие поклонники
— самоубийство, убийство... Многие экстрасенсы утверждают, что это было
убийство...
- Я могу повторить только то, что уже сказал.
|
