Иду в ледяных сумерках вдоль пирса, вдоль заборов и кирпичных зданий к вокзалу. В электричке тепло и дурно пахнет. Мне ехать почти час, дремать и зевать. В безделии часа и зевоте я вспоминаю, как в семьдесят четвертом, развалив ПЕТЕРБУРГ, Николай, Витя и Никитка полетели, закусив удила. Они стали первыми, номерами среди концертирующих перед рок-н-ролльными люмпенами и два сезона поддерживали кайф на высшей отметке, пока не оказались в Красноярской филармонии, куда их заманили пресловутым длинным рублем. Ох, намерзлись и наголодались они там, как рассказывал Витя, обжиленные в итоге областными филармонистами. Их наняли в "чесовую" команду подыгрывать певцу-махинатору, и высшая отметка их кайфа не канала вовсе в тамошней филармонии. После КОЛОКОЛ перевоплотился в кабацкий бэнд и сперва успешно "карасил" в гостинице на Чегете, куда съезжалась окологорнолыжная публика. Там мужики отхарчились на "карасях" и привыкли к сытой жизни. "Караси" присылают за персональный музыкальный заказ; он стоит пять или десять рублей, и, случалось, "карасей" за вечер хоть пруд пруди. А местные кавказские жители расплачивались анашой. У них анаши больше, чем денег, хотя и денег навалом.

Тогда мужиков и накрыли случайно. Приехали серьезные люди и нашли в джинсах у Вити "масть". Серьезные люди приехали разобраться по поводу предыдущего кабацкого бэнда, через который в Ленинград шли крупные партии "масти". Витя выезжал в Ленинград отнекиваться и отделался в итоге легким испугом, но "караси" на Чегете шли и шла "масть". Никитка закайфовал серьезно и сел на кокнар, а теперь вот– на полтора года. Он был уже на кокнаре, когда его пригласили в Москву работать в известном, а теперь так и просто маститом рок-профоркестре. Он там здорово поиграл на скрипке и гитаре, вернувшись после в Ленинград с короткой славой и без единого гроша. Он мне показывал при встрече венгерский музыкальный журнал, на обложке которого он красовался в полный рост с "Телекастером" наперевес. Внизу обложки, в ногах у Никитки, помещалась небольшая фотография ЛЕД ЗЕППЕЛИН.

Мне час почти ехать до города, и, вспомнив Никитку, я стал думать о тех, кому кайф рок-н-ролла вышел боком. Н-да, здесь мы, похоже, вышли на уровень мировых стандартов.

Я вспоминаю Валеру Черкасова из группы ЗА, его толковые суждения о музыке и суждения вообще, и то время, когда он решил не писать диплом в Университете, а стал "дышать" пятновыводителем. Была такая у рок-люмпенов мода, и мне тогда это казалось смешным. Но вдруг я узнал, что Валера пытался покончить с собой: взял два скальпеля, упер в стол и уронил на них голову, стараясь попасть скальпелями в глаза. Он неумер,даже уцелел один глаз, но не уцелел разум. Он сам хвастался диагнозом: параноидальная шизофрения. Он стал страшен в общении, словно черные щупальца безумия душили тебя в его присутствии. Говорят, он пытался переложить на музыку Конституцию, озвучивая ее двумя аккордами параграф за параграфом и записывая на магнитофон. Через несколько лет он умер на кухне своей однокомнатной, жарким летом, умер в одиночестве, и пришлось жильцам ломать дверь – страшный запах разложения проник в соседние квартиры.

Пусть не многие так "кайфовали", но зато с лютым российским упорством . Несколько лет назад умер Александр Давыдов из популярных СТРАННЫХ ИГР. Несколько отличных музыкантов отсидело за "кайф" сроки. Добрый мальчик с мягкой улыбкой, приличный поэт, сочинявший тексты для Николая, попался в милицию с двумя граммами "пластилина". Отделался легким испугом условного срока. Мальчик проскочил зрелость и стал похож на старичка.

Да и без "кайфа" кайф рок-н-ролла поразбросал и покосил многих. Российское наше лютое упорство!

Жора Ордановский лет десять упорствовал, пока его РОССИЯНЕ не стали в начале восьмидесятых первой рок-группой города. В январе восемьдесят четвертого Ордановский пропал без вести (в мирное-то время!), и недавно в Рок-клубе провели концерта его память.

Был у Вити Ковалева приятель, друг детства. Тоже Жора, тоже, как Витя Ковалев, мастеровой, с выразительным лицом парень и крупными рабочими руками. Тот Жора очень любил ДИП ПЕРПЛ. Он так любил ДИП ПЕРПЛ, что наловчился жениться на английской девице и уехал в Англию, чтобы ходить на концерты ДИП ПЕРПЛ. Ходил, наверное. Приезжал через несколько лет, привез Вите Ковалеву "фирменные" басовые струны. Сидел у Вити на кухне и молчал. Лишь сказал, что работает садовником. И все. Витя Ковалев говорил, будто у английского садовника Жоры такие руки, такие мозолистые и натруженные, что руки нашего тракториста по сравнению с его, Жориными, сойдут за холеные руки пианиста или фокусника.

А Мишка Мареки и, да-да. Летающий Сустав, у мотал то ли в Бостон, то ли в Чикаго. И умотал, свинья, даже не попрощавшись.

Я бы мог много вспомнить разного и страшного, на целую повесть! Но электричка уже тормозит возле платформы Балтийского вокзала, и пора вспоминать, для чего я, нарушив трудовую дисциплину, оставил кочегарку и прикатил в город.

* * *

У меня в трудовой книжке имеется выдающаяся запись: "Руководитель семинара по рок-поэзии". Работай я в Собесе, за такие записи не начислял бы пенсии. А мне и не начислят, поскольку никакой рок-поэзии и нет. Однако осенью восемьдесят четвертого я заключил с Домом народного творчества договор, по которому обязался обучать слушателей семинара этому несуществующему ремеслу.

На общеклубном собрании торжественно объявили о начале работы семинара, и в ближайший понедельник в скромной комнате меня поджидало человек тридцать. Аудитория представительная. От квазихиппи до резких мальчиков в черных кожанках с бритыми макушками. Троглодиты, олухи царя небесного и неформальные объединенцы – так расписал их мысленно по сословиям. Я хоть и полный георгиевский кавалер рок-музыки, но предстоящее меня волновало. Я прихватил гитару и побрякал олухам перед разговором, как бы давая понять, что я свой. Свой не свой, но работа началась.

Сперва я пытался вести разговор в торжественно-академическом стиле и несколько распугал немытых рокеров амфибрахиями и контрэже. Работать приходилось в потемках, методом тычка; тыкаясь так, я набрел на "Поэтику" Аристотеля и стал плясать от "Поэтики", как от печки. Получилось ненавязчиво и весело. Немытые рокеры приносили сочиненные тексты, распевали их под гитару, а мне приходилось каждый раз устраивать представление, дабы, ругая услышанное, не тревожить революционных рок-н-ролльных чувств и не заслужить обвинений в конформизме. За достижение почитаю разоблачение плагиата в творчестве одного троглосеминариста. Подправленный до народного ума текст Гумилева выдавался за свой.

Стиль вроде бы найден, дело двигалось, но как-то пришли трое вежливых таких, в кожаных курточках, с челками, внимательными взглядами и полуулыбками. С магнитофоном пришли и вежливо слушали мои разглагольствования, а в перерыве один спросил:

– Мы хотим показать и обсудить тексты.

Настроение у меня было приподнятое, я только что удачно шутил и разделывался с троглодитскими сочинениями.

– Что ж, давайте тексты. А группа как называется?

– ТРУД.

– Оригинальное название! У вас и запись есть?

– Да, – отвечает подошедший, а те, что с ним, уже прилаживают к розетке магнитофонный провод.

– Что ж,давайте тексты, – повторяю.

Мне протягивают картонную коробку от бобины, на которую наклеено "Труд", – вырезанное заглавие всесоюзной газеты, и несколько газетных информаций.

– А где тексты?

– А вот. Мы исполняем уже опубликованное, и хотелось бы залитовать. Ведь опубликованное литуют сразу, да?

Немытые рокеры (конечно, они мытые – просто я так привык их про себя звать) собрались слушать. Бобины закрутились, из динамиков полетели смутные звуки – выкрики, бряканье нестроящих гитар, а я стал вчитываться в опубликованные тексты. Одна информация говорила о том, что неподалеку от Бонна собрались неонацисты на очередной шабаш, то да се, и, мол, неонацисты активизируются. В "музыкальном" варианте смысл выворачивался наизнанку, и доходил до слуха лишь многократный рефрен, исполняемый под стук пивных кружек: "Неонацисты активизируются! Неонацисты активизируются!" Дальнейшие композиции развивали тему. Немытые рокеры веселились, приняв все за шутку, а я растерялся... Я родился через несколько лет после войны, а они после первых полетов в космос. Мы вроде говорили про одну музыку, про БИТЛЗ, СТОУНЗ, хард, реггей и прочее, но принадлежали, получалось, к разным цивилизациям. Я не мог шутить над такой... музыкой будет сказано неправильно... а они шутили, а эти трое еще и сочиняли такое.

Немытые рокеры, эти в основном славные олухи, троглодиты, объединенцы и девушки, искренние в своем не осмысленном до конца несогласии с ложью и жестокостью жизни, они ждали моей реакции, представляя, видимо, как я стану возмущаться и буду нелеп в клокочущем гневе. Я же хотел не возмущаться, а набить хари молодцам из ТРУДА, спустить их по лестнице, чтобы отбили они свои скотские мозги... Но это было бы поражением, и я не набил им хари за провокацию, за Джона Леннона, за мою минувшую юность. Нет, я не проиграл, но и не нашел путей к победе.

– Вы их залитуете, да? – Трое вежливых в курточках смотрели с полуулыбочками. – Ведь опубликованное литуют сразу, да?

– Да, – согласился я и не проиграл, – это опубликовано... Но ведь есть авторское право. И я залитую вам тексты, если вы принесете согласие авторов заметок на исполнение, – но и не выиграл.

Курточки застегнуты, магнитофон собран, ушли без улыбочек и даже без полуулыбочек, но и мне не до смеха.