Первым предвестником большого похолодания стала публикация "Комсомолки" "Рагу из синей птицы", подготовленная неким Н. Кривомазовым, но снабженная, как положено, подписями именитых деятелей культуры. [Рагу из синей птицы. Комсомольская правда, 11.04.1982.]

Статья содержала бредовые обвинения в адрес совершенно в то время безобидной росконцертовской МАШИНЫ. Вообще надо признать, что "Комсомольская правда", где музыкальным отделом заправлял Ю. Филинов, всегда с комсомольским задором выступала в авангарде очередной травли. Иногда даже с опережением официального сигнала "фас".

Сигнал в полный голос прозвучал после смерти престарелого императора, о чем жалели разве что те, кто очередной раз не попал на концерт ЗООПАРКА, отмененный из-за траура. Престол занял Юрий Андропов, по слухам интеллигент и поклонник джаза. Его правление ознаменовалось не только облавами в магазинах и банях, достойными щедринского города Глупова, но и восстановлением сталинского террора — при нем снова начали сажать и мучить простых людей, не имеющих отношения к политике. В том числе музыкантов.

Сей лидер, до сих пор поминаемый с ностальгией, из-за плохого состояния здоровья не успел осуществить ни одной самой маленькой реформы (если не считать новой водки по 4 р. 10 коп.). Однако ему хватило и времени, и сил для другого. Поэтому нынешние холуи, проклиная Горбачева как слишком доброго барина, очень грамотно находят в прошлом свой идеал.

Итак, в начале 1983 года бюрократия и связанные с нею эстрадно-мафиозные круги объявляют рок-музыке войну на уничтожение. Преступление нашего жанра, как мы увидим далее, заключалось не только в социальности репертуара (что тоже немаловажно), но прежде всего в стремительно растущей популярности и влиянии на молодежь некой силы, которая принципиально не вписывалась в феодально-бюрократические структуры. Эта чуждая сила должна была разделить судьбу единоличного крестьянства, ремесленных артелей и академического самоуправления.

Понимая или скорее чувствуя фольклорную природу рок-движения, власти направили главный удар против его массовой базы. В Министерстве культуры СССР были произнесены целеполагающие слова о том, что на 82-ой год в стране существует 29 352 "вокально-инструментальных ансамблей" (непонятно, откуда это число?), а необходимо свести их количество к нулю, вернуть молодежь к таким испытанным формам досуга, как духовые оркестры и массовая песня. Предприятиям, учебным заведениям и комсомолу запрещено было устраивать танцевальные вечера без специальной санкции райотдела культуры, а профсоюзным организациям — "самовольно использовать" собственную (!) звукоусилителъную аппаратуру и инструменты.

Этот великий памятник мысли — совместное постановление секретариата МГК ВЛКСМ, коллегий ГУ культуры, ГУ наробразования, ГУ профтехобразования и секретариата МГСПС "О мерах по упорядочению деятельности самодеятельных эстрадно-музыкальных коллективов г. Москвы" — был перепечатан в "Урлайте" №11 для общего, а не только служебного пользования. В большинстве городов, в том числе в столице, полностью прекратили выдачу музыкантам каких-либо официальных бумаг. Чтобы не допускать впредь межведомственных трещин (между минкультуровскими конторами, профсоюзами и комсомолом), через которые часто просачивалось что-нибудь живое, контроль за "народным творчеством" был сосредоточен в т. н. "научно-методических центрах народного творчества" (само название отдает сумасшедшим домом). Очередная паутина расползлась по стране: из центра на периферию шли списки "запрещенной музыки", согласно которым на таможне должны были изымать диски ПИНК ФЛОЙД. В списки вошли и все советские рок-группы, упоминавшиеся в печати, безотносительно к их репертуару.

На помощь специалистам из НМД были брошены другие специалисты, располагавшие универсальным средством решения социальных проблем. В феврале 1983 г. выступление АКВАРИУМА в МИЭМе было прервано появлением сотрудников ГБ. Следующий концерт просто не состоялся (они оказались более оперативными). Пока наши товарищи в кабинетах у начальства валяли дурака перед не представившимися гостями в штатском ("Группу АКВАРИУМ впервые увидели по телевизору...") "система" в целом переключала мощности на Подмосковье. Следующие большие гастроли БГ и Ко (Жуковский-Долгопрудный-Зеленоград) прошли без осложнений. В мае к нашим коллегам из "тониной" системы в ДК "Коммуна" наведались незванные гости сразу из ГБ и ОБХСС. К тому времени успели выступить ленинградские СТРАННЫЕ ИГРЫ, как обычно в Москве, без успеха — недовольный их отвлеченно-заумными текстами народ кричал: "Трубадуров со сцены!" и требовал группу ПЕПЕЛ. Но не дождался. На сей раз было начато формальное дознание по признакам ст. 153 УК РСФСР (частно-предпринимательская деятельность).

Теми же двумя органами накрылся и наш ЗООПАРК в подмосковном г. Троицке. Мы даже и начать не успели. Местные комсомольцы тут же показали на Литовку как на организатора.

— Ты взял в комитете комсомола 600 билетов? — строго спросили его.
— Я.
— И куда ты их дел?
— Потерял в метро.
— А откуда же эта толпа у входа?
— Они, наверно, нашли.

Тогда один из искусствоведов вышел на крыльцо и обратился к толпе: "Кто хочет получить обратно деньги?" Толпа отхлынула метров на 20. Тем временем безработный Майк отправился в лес с акустической гитарой и пел там для всех желающих. Кстати, именно в Троицке и было роздано народу по 1 р. 37 коп. (за вычетом расходов на аппарат и железнодорожные билеты).

После этого приключения мы установили для менеджеров и для распространителей крупных партий билетов обязательный инструктаж по УК и УПК. В качестве приложения к "Уху" распространялась брошюра В. Альбрехта "Как быть свидетелем" (самая полезная книга, какую мне приходилось держать в руках). Примерно с этого времени и до 87-го года я не вел ни одного разговора о рок-делах с квартирного телефона. Изобретались такие способы конспирации, что люди путались в них сами: можно было долго соображать, что значат слова: "есть две рыбки, самец и самочка", и не догадаться, что говорящий предлагает тебе два билета на АКВАРИУМ. Как-то сами собой преодолелись все разногласия между нашей и тониной командами: общая опасность консолидировала нас как персидское нашествие — древних греков. И "наш" ленинградский репертуар оказался вовсе не таким уж примитивным, как они думали, и "их" Олеся Троянская — отличной исполнительницей романсов и крутых песен про "карломарксовый портрет" на квартирных концертах. В Олесином типично хипповском флэту, расписанном по штукатурке бабочками и цветами, собирались и "олдовые" хиппи "со стажем", и МУХОМОРЫ, и АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, а главный художник "Уха" Непахарев рисовал для журнала ее портрет.

В августе был арестован Леша Романов (ВОСКРЕСЕНИЕ) и его звукорежиссер (наверное, самый талантливый в Москве) — Саша Арутюнов. Им инкриминировалась "частно-предпринимательская деятельность" в виде выступлений с концертами и распространения записей с о б с т в е н н ы х песен. Следствие по этому делу вела женщина по фамилии Травина (из ГУВД Мособлисполкома). Остальных участников группы спасло чудо: вызванные на допрос чуть позже, они успели проконсультироваться с юристами (и заочно — с В. Альбрехтом), поэтому на вопросы о том, получали ли они гонорары от комсомольских и профсоюзных организаций — а именно это, за неимением большего, приказано было считать криминалом — отвечали непрошибаемым "нет", несмотря на полный идиотизм такого ответа. (Получалось, что часть группы работала за деньги, а часть — бесплатно). Тем не менее, сажать за идиотизм приказа не поступало. Поэтому они до конца процесса оставались свидетелями — в отличие от Романова, который сказал "да" (как сделало бы и большинство людей на его месте, не видя никакого криминала в том, чтобы получить от профкома вознаграждение за вполне официальный концерт). У Романова забрали его знаменитый красный "Fender" с надписью "Bullet" — какой мальчик-мажор на ней сейчас упражняется? — и все деньги со сберкнижки матери (чтоб нечем было платить адвокатам).

Официально возбужденное дело ВОСКРЕСЕНЬЯ стало тем осевым стержнем, вокруг которого наш невидимый противник лепил свое произведение на радость новому монарху, которого, впрочем, уже мало что радовало в кремлевской больнице. Не случайно в те же дни раскрутилось дело карикатуриста Сысоева, обвиненного в порнографии за карикатуры на вождей (тем самым последние официально приравнивались к половым органам), оно дало возможность проводить обыски у любого художника, даже не знакомого с обвиняемым. Прецедент был очень важен. После ареста Романова и Арутюнова в ГУВД на ул. Белинского потащили всех, кто имел отношение к рок-н-роллу. Имя знаменитого критика подчеркивало искусствоведческие интересы следователей.

А методы установления истины были следующие: например, вызванный к Травиной в качестве свидетеля инженер-электронщик Курчатовского института домой уже не вернулся, а был отвезен в тюрьму неизвестного подмосковного города, где провел трое суток в камере при температуре не более +7° (стояли холода и внутри все обледенело), практически без еды. Каждый день к нему приходил человек и говорил: "Подпиши, что давал 800 рублей Романову — выйдешь на свободу". Инженер знал, что именно после этого он на свободу не выйдет — и ничего не подписал. Поэтому ровно через три дня, когда истек срок для задержания без причины и без санкции прокурора, он был освобожден.

Тоня, тем не менее, была преисполнена желания доказать, что мы их не боимся, и предложила провести в декабре концерты АКВАРИУМА в ДК им. Русакова (огромный конструктивистский дворец культуры в Сокольниках). Она взяла на себя организационно-технологические вопросы, в которых имела куда больше опыта (качественная аппаратура, переговоры с ДК). Мы с Литовкой отвечали за финансы и "службу безопасности". Так, в дополнение к романовскому, едва не возникло второе большое дело.

Накануне, 2 декабря, Тоня, отличавшаяся поразительной интуицией, вынуждена была признать, что "зря связалась". Она чувствовала, что "должна произойти лажа". С теми же чувствами я поехал к ней на утреннюю встречу (куда должен был привезти деньги от распространения билетов) с 10 руб. в кармане. Однако метрах в пятнадцати позади меня двигался Володя Манаев из Зеленограда. У него в руках была авоська с булочками, на вид очень свежими и аппетитными, но совершенно несъедобными внутри. Тоня не знала Манаева (вообще во внутренних делах наши группировки сохраняли полную самостоятельность). Таким образом, мой зеленоградский друг проехал с нами незамеченным через всю Москву.

— Как ты думаешь, нас сейчас пасут? — тихо спросил я у спутницы.
— Зачем? Взяли бы на стрелке.
— А вот молодой человек с булочками? — продолжил я. — Он нас не пасет?
— Совершенно не похож, — отвечала Тоня (и была права).

На улице, когда мы садились в машину, Манаев со словами "Вы что-то потеряли", отдал нам провизию.

Однако, такое начало не вселило радости, поскольку в то же утро выяснилось, что АКВАРИУМ, хотя и прибыл в Москву, приезжать в ДК Русакова не собирается. Что случилось, мы не знали. Между тем, по сообщениям из ДК, туда приехали другие: чуть ли не все правоохранительные органы Москвы. Но концерт почему-то не отменяли. Перед нами вставала перспектива, светлая как пожар Рима при Нероне: огромная толпа, узнав, что сэйшен сорван по вине организаторов и музыкантов, может повести себя непредсказуемо. Не ровен час, найдутся дураки или мерзавцы, которые потребуют "бабки обратно" ... Короче говоря, требовалось найти замену АКВАРИУМУ за три часа до начала концерта. Мы честно объяснили музыкантам, что (и кто) их ждет в Сокольниках, и не нам винить тех, кто отказался. Но Саша Градский согласился без лишних разговоров.

Стянутую в ДК милицию возглавляли три полковника в форме. (Не знаю уж, сколько в штатском.) На входе, где проверяются билеты, некоторых зрителей хватали без объяснения причин и уводили в служебные помещения для допроса: "Откуда узнал о концерте, где взял билет". Но появление Градского несколько спутало программу. Градский в полном одиночестве сидел на сцене и мрачно смотрел в зал (к нему боялись подойти, как к Сахарову в Горьком).

Тоня тоже опасалась (и правильно) входить в ДК. Еле живая от холода, она стояла в каком-то закоулке рядом. Но ей нужно было передать внутрь деньги и документы. "Я отнесу" — сказал один из ее помощников, бесшабашный Леня Агранович, и взял пакет. Но тут же его остановили. Еще не милиция, а уже известный читателю Лёлик: "Дай-ка лучше пакетик мне!" Аграновича взяли на входе, а Лёлик сумел спокойно пройти в теплый гостеприимный зал.

Концерт начался с того, что какая-то сволочь завопила: "Давай АКВАРИУМ!" (хотя наши ребята объясняли всем, в чем дело, и вряд ли остался хоть один человек в зале, который бы этого не знал). Александр Борисович взглянул на кричавшего с аристократическим презрением (как римский патриций на лобковую вошь) и сказал в микрофон: "А ну, заткнись, пока я тебе голову не оторвал!". После чего обрушил на ошеломленных полковников "Монолог батона за 28" и Сашу Черного по полной программе:

Видели ль, дети мои, фотографии в русских газетах?
Видели избранных лучших, достойных и правых из правых?
В лица их молча вглядитесь, бумагу в руках разминая,
Тихо приветствуя мудрость любезной природы...

Естественно, полковники, не читавшие Сашу Черного, ни на минуту не усомнились в том, чьи именно лица имеются в виду (как и большая часть зала, тоже не избалованная библиографически редкой классикой). Теперь-то они решили, что упрячут если не организаторов "по уголовке", так хоть певца за политику. К их большому разочарованию Градский отделался выговором по линии Москонцерта, а мощная облава принесла лишь несколько показаний типа: "Билеты мне всучил насильно у метро человек кавказской наружности в клетчатом пиджаке". Поясняю, что изначальная "бесплатность" билетов не давала оснований для возбуждения уголовного дела по факту спекуляции. А таинственный кавказец-альтруист, разгуливающий в пиджаке в трескучие морозы, стал с тех пор у нас популярным героем.