(См. "Улитку на склоне" Стругацких.)
Московский Телецентр ассоциировался у меня со следственным изолятором. "Режимное учреждение"
— объяснили нам с Аллой Аловой (ныне заведующей "Анти-СПИДом" в "Огоньке"), когда уже
в разгар перестройки режиссер "Рок-телемоста" Москва — Ленинград сдавал в милицию неугодных
журналистов.
Но сегодня у нас были необходимые пропуска на "Музыкальный ринг", переехавший из Питера в
Москву, чтобы лучшие рок-музыканты обеих столиц могли померяться силами в прямом эфире. В число лучших не
вошли Цой, БГ, Макар, Романов... Говорили, что Шевчук получил приглашение, но ответил, что на такой ринг готов
выйти только против Кобзона.
— Утром была репетиция, — сообщил друг, дежуривший в режимном учреждении с утра.
— Репетиция прямого эфира?
— Да. Вопросов и ответов. Девочек у телефонов предупредили: во время съемки не сидите просто так, а делайте
вид, что слушаете и записываете.
Я засмеялся: это уж ты клевещешь на советскую действительность, — и отправился в зал, напевая себе под нос
старую песенку Градского о "лапинском", доперестроечном телевидении:
...А за этим, сна не зная, редактура наблюдает,
Репетирует, когда, зачем и кто,
Кто заплачет, кто завоет, кто утешит, успокоит,
Кто споет — не дай Бог, ежели не то.
Как только зрителей рассадили по секторам маленького цирка, я увидел шустрого молодого человека, который
давал каждому сектору указания, как похлопать, когда потопать. После чего на "пятачок" в центре
выходили разные группы и изображали под фонограмму страшное увлечение игрой. Потом, отложив
инструменты, экспромтом, легко и остроумно, как Маяковский на диспуте, отвечали на отрепетированные с утра
вопросы. Доверчивые телезрители должны были определить победителя в "честном"
турнире.
Зрелище не уступало прославленному "Muppet Show". Но никто не позволил себе ни словом, ни
жестом выразить сомнение в происходящем. Я смотрел в грустные глаза серьезного музыканта Романа
Суслова и пытался понять: ему-то что здесь нужно? Ведь никогда в жизни ни Искандер, ни Астафьев, ни
Анатолий Васильев не согласились бы опуститься до "Литературного" или "Театрального
ринга" такого сорта.
Впрочем, я-то пришел сюда по делу. В нужный момент мне должны были передать микрофон и обеспечить
произнесение в эфир нескольких слов — о коллеге выступающих сегодня музыкантов, который, может быть,
смотрит эту передачу в лагере на Северном Урале. Накануне мы получили очередную порцию отписок из
прокуратуры и Верховного Суда по делу Новикова.
Оставалось пять минут. Модно одетые мальчики и девочки вокруг прилежно, как в передаче "Веселые
старты", хлопали и топали. Ученые дяди задавали сложные вопросы, придавая "Рингу"
известный академический лоск. В секторе напротив воседал "весь синклит" из НМД в окружении
свиты длинноволосых, припанкованных, увешанных модными "фенечками" музыкальных юношей,
которые хотели ездить на гастроли не только в Рязань, но в Лондон или Париж.
И тут я понял, что случится, если я обломаю им кайф. Нет, меня не сдадут в милицию и даже не выключат
микрофон. Зачем? Мне не дадут говорить сами музыканты: "Это не к нам вопрос, а к прокурору.
Ха-ха-ха". Зрители прервут возгласами с мест. Тусовка будет дружно хохотать. Ведь сценарий не навязан
им сверху начальством, это их родное, взаимовыгодное дело, и они не допустят, чтобы в него вмешивался с
посторонними вопросами кто-то не из их круга.
Я сказал: "извините, микрофон мне не нужен", и направился к выходу, не дожидаясь окончания
турнира.
|