Человек-консерватория: "серьезный" композитор, пианист, гитарист, оперный вокалист (исполнял в Большом театре сложнейшую партию Звездочета в "Золотом петушке") — он являет собою живое доказательство того, насколько плохо творческая личность вписывается в социологическую схему. С самого начала он не был музыкантом определенной группы: в 60-е выступал и с польскими ТАРАКАНАМИ, и с англоязычными СЛАВЯНАМИ, с инструментальными СКИФАМИ, с исконно-мексиканскими ЛОС-ПАНЧОС, наконец — с исконно-русской группой СКОМОРОХИ. Это тот случай, когда имя команде дано со смыслом, а не просто ради красного словца. (Хотя, кто знает, может быть и слово ТАРАКАНЫ многое значило для тех, кто жил в общежитии МГУ). Градский в СКОМОРОХАХ умудрился еще на рубеже 60- 70-х годов каким-то образом предвосхитить основные творческие достижения 80-х: русскую национальную модель рок-музыки, "фольклоризацию", синтез роковой и бардовской традиций. Его "Птицеферма" написана за 12 лет до того, как Рыженко, Богаев и Панов поняли, что рок может быть еще и таким:

Ой, не пришла Маша да на свиданье,
Видно не понравился ей наш Ваня,
Ее Виктор Иванович увел в ресторацию —
Докладать про секс информацию.

Впрочем, баллада Градского еще имела оптимистический конец: "а наутро люди видали — председатель колхоза построил новую птицеферму" (взамен той, которую с горя спалил Ваня). Финал, исполняемый на пределе уникальных возможностей вокалиста, возвещает, что "И Любовь воскреснет из пепла, как Птица ФЕ... РМА!"

"Мы были более веселыми, — объясняет сам Градский. — Может быть больше портвейна выпили". [Моноличность. Интервью М. Тимашевой с А. Градским. Театральная жизнь. 1990. № 9.]

Но в отличие от своих младших коллег, Градский сумел — несмотря на портвейн — стать единственным у нас настоящим (в западном понимании) профессионалом.

Когда в 89-ом году на презентацию альбома "Гринпис" в Москву съедутся именитые рокеры из метрополий, в кооперативном кабаке будет устроено угощение и маленький "джем". Ничуть не смущаясь качеством советской ресторанной аппаратуры и плясками в зале, звезды заиграют классические рок-н-роллы. И окажется, что ни один из наших соотечественников просто не в состоянии выдержать элементарного теста — участвовать в этом "джеме" вместе с братьями по ремеслу. Ни один — кроме Градского.

Но все-таки самое удивительное в этом человеке другое. Несомненные дарования в "серьезной" музыке достаточно рано, еще в 70-е годы, открыли ему двери "официальной" культуры: фильмы, пластинки, официальные гастроли. Тем не менее, вопреки всем законам природы, Градский остался собой — не деградировал ни в творческом, ни в человеческом отношении, как подавляющее большинство рокеров, перешедших на заработки в филармонии. Может быть, про "Яростный стройотряд" ему петь и не следовало бы — но уже "Незнакомый прохожий", формально соответствующий критериям "Сов. эстрады" — это все-таки не "сов. эстрада", а искусство. Видимо, Градского (в отличие от малообразованных коллег) поддерживала классическая культурная традиция: Берне и Саша Черный, старинные русские песни и Бетховен. И независимый характер, который в полной мере проявится во время андроповских репрессий. Но об этом разговор впереди. А пока — в 70-е — опередивший время "отец русского рока" оставался одиноким ковбоем среди шумного карнавала хиппистской культуры: его уважали, но направление движения определял не он.