В ряде текстов оппозиция "столица / провинция" редуцируется. "Края" оппозиции синтезируются в единое целое - в Россию. В стихах Башлачева синтез столицы и провинции на уровне топонимии может выступать и как знак весны (т. е. новой, благополучной жизни): "Все ручьи зазвенят, как кремлевские куранты Сибири / вся Нева будет петь. И по-прежнему впадать в Колыму" ("Зимняя сказка", Башлачев, 25), и как знак трагедии: "И привыкали звать Фонтанкой - Енисей" ("Петербургская свадьба", Башлачев, 26). Такая редукция позволяет говорить о том, что Башлачев представляет страну как целое:

Не говорил ему за строй. Ведь сам я - не в строю.
Да строй - не строй. Ты только строй.
А не умеешь строить - пой.
А не поёшь - тогда не плюй.
Я - не герой. Ты - не слепой.
Возьми страну свою.

Я первый раз сказал о том, мне было нелегко.
Но я ловил открытым ртом родное молоко.
И я припал к ее груди. И рвал зубами кольца.
Была дорожка впереди. Звенели колокольца.
("Случай в Сибири" Башлачев, 24) (14);

"Велика ты, Россия, да наступать некуда" ("Имя Имен", Башлачев, 66); "Ведь святых на Руси - только знай выноси!" ("Посошок", Башлачев, 76); "Перегудом, перебором / Да я за разговором не разберусь, / Где Русь, где грусть" ("Сядем рядом. Ляжем ближе...", Башлачев, 51); "По Руси, по матушке - Вечный пост", "Коротки причастия на Руси. / Не суди ты нас! На Руси любовь / Испокон сродни всякой ереси" ("Вечный пост", Башлачев, 64) (15). Россию как целое представляет в ряде текстов и Ю. Шевчук, например: "Родина", "Большая женщина", "Я остановил время" и др.

Редукция топонимических оппозиций характерна и для творчества К. Кинчева. Наиболее показателен "Плач", где провинциальные топонимы сочетаются с топонимами столичными:

Перекати-поле,
С Лены и до Невы,
Где на рассвете звездой
Я встал! (16)

<...>

Перекати-поле,
С Шаморы на Москву,
Где черным маком в огне
Я рос! (Кинчев, 124)

Столичные топонимы отсылают к биографии автора: в городе на Неве москвич-Кинчев прославил себя как лидер группы "Алиса", а Москва - место рождения и становления автора (17). Но в обоих случаях ключевые для автора топосы (Нева, Москва) соотносятся с топосами провинциальными, т.е. Кинчев, как и Башлачев, "мыслит Россией", и оппозиций внутри страны для него не существует (18).

Наряду с оппозицией "столица / провинция" в ленинградской рок-поэзии актуализируется и оппозиция "русская провинция / остальной мир". В этой оппозиции провинция выступает знаком России вообще, причем, если оппозиция сохраняется преимущественно в текстах "ироничных", то ее редукция происходит как раз в "серьезных" стихотворениях. У Башлачева оппозиция на уровне топонимии "русская провинция / остальной мир" сохраняется в ироничных "Подвиге разведчика" и "Слете - симпозиуме". В "Подвиге разведчика" герой под влиянием заявления ТАСС формулирует лозунг "Не отдадим родимой Костромы!" (Башлачев, 38) и, возомнив себя с похмелья "щитом и мечом родной страны Советов", отправляется партизанить в Западную Европу:

Возьму аванс, куплю себе билет
На первый рейс до Западной Европы.
В квадрате Гамбурга - пардон, я в туалет!-
Рвану кольцо и размотаю стропы.
Пройду, как рысь, от Альп и до Онеги
Тропою партизанских автострад.
Все под откос - трамваи и телеги.
Не забывайте, падлы, Сталинград!
(Башлачев, 38)

Наиболее явно оппозиция "русская провинция / остальной мир" сохраняется в "Слете-симпозиуме" Башлачева. В этом тексте появляется целая парадигма вымышленных топонимов, стилизованных под русскую провинциальную топонимию (19), а остальной мир, противопоставленный русской провинции, номинирован топонимами реальными: Запад, Европа, Брюссель, Мадрид, Париж...

Президиум украшен был солидными райцентрами -
Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.

<...>

Тянулись Стельки, Чагода. Поселок в ногу с городом -
Угрюм, Бубли, Кургузово, потом - Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница, Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.
(Башлачев, 35)

Очевидно, что вымышленные названия, схожие с названиями городов реальных, за счет ярко выраженной иронии снижают русскую провинцию. Примечательно, что ирония задается в дискурсе провинциала с самого начала - пародией на устоявшуюся в советскую эпоху (прежде всего в разного рода справочниках) тенденцию сравнивать размеры той или иной нашей области с размерами небольших западноевропейских стран. Понятно, что сравнение такого рода было всегда не в пользу Европы. То же и в башлачевском тексте:

Куда с добром деваться нам в границах нашей области?
У нас четыре Франции, семь Бельгий и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.
(Башлачев, 35)

Причем если Европа ищет пути к стиранию оппозиции: "С поклоном обращается к вам тетушка Ойропа / И опосля собрания зовет на завтрак к ней", "Вдруг телеграмма: "Бью челом! Примите приглашение / Давайте пообедаем. Для вас накрыт Брюссель" (Башлачев, 35), то города-делегаты стараются от приглашения отказаться, тем самым доводя оппозицию "Россия / остальной мир" до абсурда:

Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.
В Мадриде стыли соусы,
В Париже сдохли устрицы
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.
(Башлачев, 37)

Противопоставление российской провинции Западу в точке зрения башлачевского провинциала способствует единению провинции (хотя поначалу все дружно травят "диссидента Шиши", у которого, несмотря на важность решаемых на симпозиуме проблем, после сообщения о приглашении на обед в Брюссель "прорезалось - голодное урчание / В слепой кишке" - Башлачев, 35):

А впрочем, мы одна семья - единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столбы!
Президиум - "Столичную", а первый ряд - "Зубровую",
А задние - чем бог послал, из репы и свеклы.
(Башлачев, 36).

Итак, провинция за счет вымышленных топонимов может не только мифологизироваться, но и снижаться.

Как видим, оппозиция "русская провинция / остальной мир" присутствует в ироничных текстах ленинградской рок-поэзии. Авторы открыто смеются над этой оппозицией, представляя ее сформировавшейся под влиянием советской пропаганды и существующей лишь в умах людей, этой пропаганде подверженных.

В "серьезных" же стихотворениях оппозиция "русская провинция / остальной мир" редуцируется. Для Башлачева такая редукция связана с обращением к истории нашей страны советского периода. На уровне провинциальных топонимов Россия и остальной мир отождествляются при соотнесении двух тоталитарных государств середины нынешнего века в стихотворении "Абсолютный Вахтер", где основная роль отводится не лидерам, а "рядовыми представителям" наций:

Абсолютный Вахтер - не Адольф, не Иосиф,
Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.
(Башлачев, 28) (20)

В "Капитане Воронине" Б. Гребенщикова оппозиция нарочито стирается при соотнесении двух вымышленных провинциальных топонимов:

И может быть, город назывался Мальпасо,
А может быть, Матренин Посад. (21)

Первый топоним (Мальпасо) знак экзотического для России топоса, скорее всего испанского (ср.: принадлежащий Колумбии тихоокеанский остров Мальпело; город в Испании Мальпартида-де-Пласенсия; город Мальбаза на юге Нигера, близ границы с Нигерией). Второй топоним - географически и этнически противопоставленный первому - Матренин Посад. Посад в Древней Руси являлся местом, "где обитали торговопромышленные люди" (В. О. Ключевский) (22), и "четвертой формой города, помимо, по В. О. Ключевскому, города-двора, города-села, города-заставы... в зародыше возникшей, возможно, несколько раньше других форм, но полностью развившейся позднее их и частично вместившей их в себя" (23). То есть слово "посад" указывает на типичность города, а эпитет "матренин" неизбежно отсылает к "Матренину двору" А. Солженицына и дальше, вглубь истории - к традиционной русской матрешке. Таким образом, топоним Матренин Посад в стихотворении "Капитан Воронин" выступает знаком русского города в противоположность экзотическому Мальпасо. Но оппозиция, намеченная в названиях соотносимых городов, редуцируется. Утверждается, что противопоставления России и остального по отношению к ней мира не существует, что нет разницы между провинциальными городами, и в принципе неважно, где происходит действие; все равно "из тех, кто попадал туда, / Еще никто не возвращался назад" (Гребенщиков, 227). Таким образом, в ленинградской рок-поэзии важная для русской культуры оппозиция "Россия / остальной мир" на уровне провинциальных топонимов либо высмеивается, либо нарочито редуцируется.